Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма

И пышут волны лепестков,
Румяно-белых, нежно-страстных,
И дышат лопасти листков
Благоуханных и прекрасных.

Куда ни оборотишь взгляд,
Разливом ярким млеет лето:
Цветет могучий Божий сад,
Живое море белоцвета.

Но если ты, цветы любя,
Росток, вспоенный мертвой кровью,
Сорвешь и в спальне у себя
Поставишь на ночь к изголовью,

Отравлен будешь к утру ты
И до последнего мгновенья
В живом дыханьи красоты
Всё будешь слышать запах тленья.

Сердце стальное, не бойся мороза,
Всем ты стихиям равно недоступно.
Смерти не знает увядшая роза.
В чем ты виновно и чем ты преступно?

Жалость и нежное счастье напрасно
Светоч к тебе подносили дрожащий.
Жгла, раскаляя, любовь тебя страстно:
Страсть не расплавила стали шипящей.

Пусть, утомляя святыми глазами,
Женские тени, как прежде, восстали:
Ты не закаплешь живыми слезами,
Сердце холодное, сердце из стали.

Лишь сладострастия пламя больное
Жалом змеиным ласкает любовно
Сердце холодное, сердце стальное,
Нет, не преступно оно, не виновно.

Мне ничего не надо.
Поздно мне ворожить.
В жизни моя награда.
Боже, позволь мне жить!

Тебе ли угодно было
Венец обесславить мой,
Чёрных ли ратей сила
Издевается надо мной.

В смертной глухой трясине,
Под холодным ливнем томясь,
Не хочу я молиться тине,
Славословить земную грязь.

Вот на миг дожди отшумели.
Отдохну и я в темноте.
Боже, дай подышать без цели,
Помолиться чужой красоте.

Пусть ворота святого сада
Дано другим сторожить,
Мне ничего не надо,
Только позволь мне жить.

Заборы, груды кирпича,
Кривые улицы, домишки.
И за собором каланча
С уснувшим сторожем на вышке.
Здесь сорок лет – что год один.
Не знают люди перемены,
Как рамки выцветших картин,
Смиренно кроющие стены.
А в поле, там где млеет ширь
И рожь колышется волнами,
Хранит кладбище монастырь,
Приосененный тополями.
И здесь такой же мирный сон.
Как сладко спится позабытым!
Лишь луч порой, упав на клен,
Играет зайчиком по плитам.

С утра окно мое открылось.
Слежу с воздушной высоты,
Как море крыш озолотилось,
Как ослепительны кресты.

Я высоко. Там, пыльным низом,
Влачатся люди подо мной,
А здесь, со мною, над карнизом
Воркует томно голубь мой.

В душе царит покой минутный:
Она как небо поутру.
А склон небес свинцово-мутный
Пророчит хищную жару.

Пусть. И в ответ спокойным думам
Блеснул мне сизых крыл подбой
И распластался с пышным шумом
В стихии бледно-голубой.

Далеко на горизонте,
На краю небес эмалевых,
Как на исполинском зонте,
Тают пятна тучек палевых.

Идут люди по панели,
Озабоченно-бесстрастные.
Тихим пламенем зардели
Крыши синие и красные.

Крик торговцев, гром колясок.
И сквозь сеть ветвей березовых
Всё нежнее пятна красок,
Красок легких, красок розовых.

Люблю я, утомясь обедом,
На кресле ждать под серым пледом,
Чтоб по обоям голубым
Вечерний заструился дым.
Медовой, липкою дремотой
Ласкает сумрак мне глаза,
Лампадный вздох на образа
Ложится тихой позолотой,
И в облаках субботней мглы
Чуть светят ножны и стволы.
Вечерним ладаном одеты,
Со стен, приветны и легки,
Глядят мечтательно портреты
И книг сафьянных корешки.
В заветный час привычной неги
Люблю следить борьбу теней
С тенями уличных огней,
Их пораженья и набеги.
Блаженный и спокойный жар
Под душным пледом сонно бродит.
И лишь ко всенощной удар
Из сладких чар меня выводит.

В тусклом вечере дымящий зной сокрылся.
День, сожженный праздно, отпылал багрянцем.
Благовест субботний прозвучал и позабылся.
Залились стрижи вечерним танцем.
В городском саду брожу один уныло,
Сумрачно гляжу прохожим в лица.
Тяжело мне. Сердце грустью защемило,
Отуманились предчувствием ресницы.

Жизнь тоскливая, жизнь скудная, как этот сад проклятый,
Вся ты, жизнь моя, покрыта пылью серой.
Ах, устал, давно устал мой конь крылатый,
И не справиться наезднику с Химерой.
Нити телеграфные на розовом закате.
На ночлег угрюмо просит оборванец.
Сердце ноет жалобно, горюет об утрате.
Кончился стрижей зловещий танец.

Раскаленный пыльный город
Скучный и пустой.
Мокрый липнет к шее ворот,
Жжет фуражку зной.

Там, за острой колокольней,
Призраком седым
Еле брезжит берег дольний,
Пароходный дым.

Там в тумане мутно-сером,
Близится заря.
Вознеслась над тощим сквером
Статуя Царя.

Продают клубнику, вишни,
Вафли, лимонад;
Я, проезжий, точно лишний,
Пробираюсь в сад.

Здесь над Волгою киоски,
Рев военных труб,
Шум толпы, с купален всплески,
Клены, липа, дуб.

В дождливо-сумеречный день,
Когда в тумане меркнут лица,
Когда и жить и думать лень,
Брожу по улицам столицы.
Голубовато-серый дым
Развесил бледные волокна,
Туманом призрачно-седым
Слезятся слепнущие окна.
Голубовато-серый дым
Окутал башен силуэты,
Кресты церквей плывут над ним.
Бульвары сумраком одеты,
Тускнеют вывесок слова,
Прохожих гаснут очертанья.
И, как намокшая трава,
Моя душа таит рыданья.

Покинув грязный тротуар,
Меж звонких конок легким бегом
Спешу на праздничный бульвар,
Блестящий первым, юным снегом.

Вчера, угрюм, как нетопырь,
Я здесь бродил, потупя взгляды.
Был скучен серый монастырь
И туч тоскливые громады.

И там, где, озаряя грязь,
Рой фонарей ей глянец придал,
Стоял, задумчиво склонясь,
Спиной ко мне чугунный идол.

Сегодня блеском жемчугов
В морозно-искристом закате
На льдистом небе облаков
Сияют пурпурные рати.

Крестами радостно горя,
В красе внезапной перемены
Передо мной монастыря
Белеют розовые стены.