Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма

Из конопляников, обильных и душистых,
Ты робко глянула и спряталась тотчас,
Едва в гурьбе псарей и гончих голосистых
Глазам твоим сверкнул огонь надменных глаз.

Вослед охотникам клубила пыль дорога.
Закрывшись рукавом, ты слушала вдали
И гулкий лай собак, и смех, и пенье рога.
А конопляники дышали и цвели.

Прошло немного лет. Из девочки дворовой,
Бродившей по грибы опушкою лесной,
Ты стала барыней, дородной и суровой,
Как написал тебя художник-крепостной.

Люблю твои черты на блекнущем портрете,
Их целомудрие – удел немногих душ –
С заботой об одном: чтоб живы были дети,
Чтобы не захворал любимый нежно муж.

К нему же на погост однажды, в полдень летний,
Шесть сыновей снесли твой деревянный гроб.
И хоронил тебя, чуть двигаясь, столетний
Давно когда-то вас перевенчавший поп.

Прабабушка брегетов новых,
Восьмнадцатого века дар!
Тебя за пятьдесят целковых
Мне уступил друг-антиквар.

На белом поле цифры мелки.
Над ними, вставлены в алмаз,
Три золотых узорных стрелки
Показывают день и час.

Люблю я, снявши оболочку,
Подняв две крышки и стекло,
Следить, как, трогая цепочку,
Колеса ходят тяжело.

И справа заводя налево
Ключом часы, люблю я стук
Секунд: так бьется сердце девы,
Когда ее целует друг.

Люблю я по утрам, в халате
За чаем сидя, всякий раз
Искать на старом циферблате
Следы давно угасших глаз.

Люблю исчезнувшие лица,
Схороненные имена
Помещиков времен Фелицы,
Защитников Бородина.

Носителям атласных фраков
Ты возвещала Новый Год.
И был, как ныне, одинаков
Твой однозвучный мерный ход.

Ты светишь мне былым приветом.
На долгий иль короткий срок
Связал тебя с моим жилетом
Старинный бисерный шнурок?

Придет пора: рука Плутона
И мне укажет умереть,
Тогда, создание Нортона,
Мой смертный день и час отметь!

Ряды акаций сад обстали.
В них золотой дробится свет.
Один на белом пьедестале
Ты замер, бронзовый поэт.

Под солнцем знойным, солнцем жгучим
Ты с дальних гор не сводишь глаз,
А там возносит к белым тучам
Громады снежные Кавказ.

Но взором сумрачно-тяжелым
Пронзая вечно ночь и день,
Не мчишься ль ты к родимым долам,
К огням печальных деревень?

О, как была тебе знакома
Отрада тихих сельских грез,
Изба, покрытая соломой,
Чета белеющих берез!

Но Демон, царь тоски безбрежной,
В свой дикий край умчал тебя.
И ты, доверчивый и нежный,
Молясь, грозил и клял, любя.

Тоскуя сердцем о лазури,
В подземный мрак стремился ты,
И здесь под рев и грохот бури,
Осуществил свои мечты.

Но дух твой, примирён ли с тем он,
Что колыбель ему Кавказ?
Не мчится ль он, как черный Демон,
К родным полям в закатный час?

Полвека ты лежал в незыблемом покое,
Друзьями погребен, и только строгий крест
Вздымался над тобой на камне-аналое
Среди торжественных, среди пустынных мест.

И люди чуждые нечистыми руками
Нелепый мавзолей воздвигли над тобой
И хлынули к тебе с речами и венками
Самодовольною гурьбой.

Твой позабыв завет, смиренный и суровый,
Страшилища твои здесь подняли свой рев:
Склонялся Чичиков, кипели Хлестаковы
И вольнодумствовал Ноздрев.

Как радостен их пир над тихими костями,
На весь родной простор как страшен их привет
Ты был, живой в гробу, увенчан мертвецами,
Пришедшими к тебе сказать, что смерти нет.

Оно вздымалось глыбой серой
И в белом сумраке ночном
Казалось сказочной химерой,
Тяжелым и недвижным сном.

Два гладиатора держали
Коней железных под уздцы
И терпеливо выжидали
Победу, славу и венцы.

Пред ними высился Исакий.
Внизу, в саду, кипел народ,
Мелькали с пиками казаки,
Шел с музыкой гвардейский взвод.

Царь-прадед, в шишаке крылатом,
Как будто делал ратям смотр.
А там, налево, за Сенатом,
Летел с рукой подъятой Петр.

И дерзко облики нахмуря,
Коней держали два врага
И ждали, что людская буря
Затопит смутой берега.

Когда же вспыхнул пыл военный
В сердцах, как миллион огней,
Они низвергнулись мгновенно
С надменной высоты своей.

Их нет; лишь царский прадед мчится
По-прежнему в сиянье лат,
По-прежнему Петра десница
Благословляет Петроград.

Наш исполин, наш триумфатор,
Каким величьем блещет он!
Пади, германский гладиатор,
Останови коней, тевтон!

Орлиным взором ты следил
За нападеньем и борьбою,
А вражий самолет ходил
Чуть видной точкой над тобою.

Коварным знаком с высоты
Он пушкам указал героя,
И мертвым пал, Самсонов, ты
Среди разрушенного строя.

Пробушевал свинцовый град,
И мертвым пал ты под шрапнелью.
Крестясь, покрыл тебя солдат
Своею серою шинелью.

И тихим пламенем горя,
Над местом гибели нежданной
Зардела вещая заря
Бессмертной славы, славы бранной.

С Богом, братцы! Ночь глухая
Нет ни месяца, ни звезд.
Не звеня, не громыхая,
Собирайтесь-ка в разъезд.
Вы пришли с родного Дона.
Немец бродит по Руси.
Чудотворная икона,
Богородица, спаси!

Были бури, стук булата,
Колыхался тихий Дон:
На святую Русь с заката
Наступал Наполеон,
Но орлам его лукавым
Не сдался российский флаг,
И в Париж с гербом двуглавым,
Победив, вступил казак.

Вы ломали рог турецкий,
Желтый выл на вас дракон.
Неужель орды немецкой
Убоится тихий Дон?
Пыль крутится, сотня скачет,
Враг неистовый бежит,
И пред пикою казачьей
Каска прусская дрожит.

Вот дошли мы до оврага.
Смирно, братцы! На коней!
В поле иней, как бумага,
Не видать вдали огней.
Смирно, братцы! Ночь глухая,
Нет ни месяца, ни звезд.
Не звеня, не громыхая,
С Богом трогайтесь в разъезд.