Диего Марадона - Я - Эль Диего

В любом случае играть вместе с Бальбо мне также доставляло удовольствие, ведь, как я считал, любой игрок, надевавший футболку сборной Аргентины, должен был показать все, на что он способен.

Я знал, что меня будут немилосердно освистывать в Милане, где меня считали злейшим врагом. Но незадолго до этого мне позвонили по телефону из Неаполя и сообщили, чтобы я не беспокоился: когда сборной Аргентины придет время сыграть на местном стадионе «Сан-Паоло», аплодисменты местных болельщиков заставят забыть об этом свисте… Это меня по-настоящему вдохновило, так как я прекрасно понимал, что для Италии-победительницы нет ничего лучше, чем проигравшая Аргентина.

Единственная наша проблема заключалась в том, что наша база в Тригории больше напоминала больницу… От сборной Аргентины остались рожки да ножки: в команду не попал Вальдано, в последний момент мы потеряли Брауна, Джусти еле-еле держался на ногах, Руджери замучила паховая грыжа, Бурручага был весь в бинтах, как и «Баск» Олартикоэчеа… Достаточно было посмотреть на имена, чтобы понять: костяк команды, ее хребет сломан. Я не знаю почему, но все-таки продолжал верить в то, что мы были сильнее, чем на прошлом Мундиале. В то же время в нас опять не верили: голландцы и итальянцы слишком много трепали языком и не сомневались в том, что смогут обыграть всех подряд… Даже камерунцы, и те заявляли, что их не беспокоит Аргентина.

В четверг, 7 июня, мы наконец-то отправились в Милан для того, чтобы осмотреть поле стадиона имени Джузеппе Меаццы. Я дошел до центра поля, перекрестился и отправился к воротам, и еще один неаполитанцев из моей команды, Томмаззо Стараче, дал мне бутсы, чтобы я сыграл в них на следующий день… Я уже надел футболку сборной и был готов с ней больше не расставаться. Мою одежду дополняла небесно-голубая ветровка, доходившая мне почти до колен, и в ней я был похож на рыбака. И на этом поле было полно адских мин — там собрались все модели, которые должны были принимать участие в церемонии открытия на следующий день… Словно дефиле какое-то! Там, на поле, я встретил Джанну Наннини, сестру пилота «Формулы-1», моего друга. Она также должна была принимать участие в празднике, исполнять гимн чемпионата мира, «Un estate italiana». Но мое внимание привлекло то, насколько мягким был газон. Тут же я вспомнил чемпионат мира 1978 года, когда игроки били по мячу, и вместе с ним в воздух взлетали частицы травы и земли.

Вечером я спустился в пресс-центр, где меня уже ждали журналисты и Карлос Менем, президент Аргентины. Менем был при галстуке, а я — в футболке сборной. Тогда я еще не знал, что аргентинское правительство присвоит мне звание «разъездного посла спорта»: что поделать, если мою страну узнавали по форме, в которой я играл, а не по представителям власти? Поэтому, держа в руке дипломатический паспорт и почетную грамоту, я сказал следующее: «Я хочу выразить благодарность сеньору президенту за этот паспорт. Не столько от своего имени, сколько от имени моих родителей, которые должны очень гордиться этим. Спасибо. Я буду представлять и защищать Аргентину…на футбольном поле».

Один из журналистов, прячась за спинами коллег, задал мне вопрос:

— Диего, теперь тебя следует называть «Ваше превосходительство»?

— Нет! Я всегда буду самим собой.

Наконец, настал момент истины, момент выхода на поле. На следующий день, 8 июня, в раздевалке, когда все вокруг, в недрах стадиона чувствовали себя участниками праздника и приходили в неистовство от девушек, которые дефилировали по полю, я испытывал необыкновенные ощущения. Ощущал сердцем и кожей. Для меня вокруг стояла слишком напряженная, слишком холодная тишина… Я взглянул на лица своих партнеров по команде и обнаружил, что многие из них выглядят так, словно они уже устали от футбола, даже не начав играть. Я вышел на середину раздевалки, набрал воздуха в легкие и закричал что есть сил, так, что затряслись мои кишки: «Пошли, вперед! Пошли, черт возьми! Это — мундиаль, а мы — чемпионы мира…». Я чувствовал, что завести всех мне не удалось, и поэтому, как капитан, был сильно разочарован. Я сам, сам им говорил, что если кто-то хочет получить Кубок мира, он должен будет выцарапать его из наших рук… Теперь же я чувствовал, что держали мы его не так уж и крепко.

Когда мы появились на поле, со мной впереди, я услышал жуткий свист, какой редко слышал в своей карьере. У нас рвались барабанные перепонки, но на моей голове не шевельнулся и волос; такой прием меня только подстегивал… Играть против всех и вся было моей специализацией. Я сделал несколько шагов, нашел взглядом сектор, где сидели мои родственники, и послал им воздушный поцелуй.

Во время исполнения гимна, который почти не был слышен из-за шума, производимого итальянцами, я старался не опускать голову и обводил взглядом трибуны. Когда он закончился, я встал перед шеренгой наших игроков и еще раз прокричал им: «Ну, давайте же, черт побери!». Однако в очередной раз я увидел, как некоторые опустили глаза и уставились в землю.

С самого начала матча с Камеруном ко мне прицепился здоровенный негр, четвертый номер Массинг. Сначала он меня поприветствовал, обменялся со мной рукопожатиями, а затем… начал лупить меня по ногам! На второй минуте я сделал хороший пас Бальбо, однако Абель не смог завершить атаку; затем к воротам выходили Руджери, Бурручага, еще раз Бальбо… но мы так и не использовали ни одного момента, не говоря уже о том, что четкость наших ударов была хуже, чем у изображения на экранах телевизоров в Вилья Фьорито. Тем временем Массинг разошелся настолько, что умудрился лягнуть меня в плечо!

Оставалось около получаса до финального свистка, но для меня матч уже закончился: когда я увидел, что Камерун забил нам гол, я «ушел» с поля, меня как будто не было… Я не мог поверить, что мы проиграли так глупо, так несправедливо, и в то же время проиграли по собственной же вине. Я не сказал этого Пумпидо, который не смог остановить мяч, посланный Омамом-Бийиком. Я сказал это всем остальным, кто был на поле: это не Камерун нас обыграл, это мы проиграли сами.

Я уже привык к тому, что в футболе может произойти что угодно, но это поражение меня удивило и заставило страдать. Камерунские футболисты нещадно били нас по ногам, но говорить об этом — значит искать себе оправдание, хотя проблему с судьями нельзя оставить без внимания: они по-прежнему не желали защищать более ловких. Этот мундиаль проходил под девизом «Фэйр Плей», а нас на нем избивали… Я остаюсь при своем мнении, что если бы мы были точнее в завершающей стадии атаки, матч закончился бы разгромом Камеруна. И если бы Каниджа вышел на поле с первых минут, все было бы совсем иначе…

Мне выпало идти сдавать анализы на допинг. В принципе, почему этого не могло со мной случиться? После этого я отправился на пресс-конференцию, принимать удар на себя. Конечно, я не обошелся без изрядной доли иронии, но, тем не менее, считаю, что сказал чистую правду: «Единственное, что доставило мне удовольствие в этот вечер, это открытие, что благодаря мне итальянцы перестали быть расистами. Сегодня, наверное, в первый раз в жизни они поддерживали африканцев…». В автобус я сел последним, на полчаса позже остальных, и мы отправились в аэропорт для того, чтобы вылететь в Рим. Во время этого короткого перелета я не замечал ничего вокруг себя, стояла полная тишина… Думаю, что все мы тогда ощущали себя мертвыми; мертвыми от стыда.