Томас Урбан - Набоков в Берлине

После гражданской войны Семья Веры так же через Крым покинула Россию и через Стамбул и Болгарию добралась до Берлина. Благодаря своим валютным счетам Слонимы первоначально могли вести беззаботную жизнь. Однако во время денежной реформы они потеряли все свои сбережения. В 1923 году они были разорены. Евсей Слоним пытался после этого создать новое дело. Он намеревался переводить в Берлине русскую литературу на английский язык и продавать книги в США. Однако вследствие экономического кризиса эти планы оказались неосуществимыми. Во всяком случае его дочка Вера нашла тогда у него свое первое рабочее место в качестве секретаря и могла из своего скромного заработка оплачивать уроки верховой езды в одном из парков района Тиргартен.

Владимир Набоков и Вера Слоним стали регулярно встречаться, часто за партией в теннис или в шахматы. 15 апреля 1925 года они оформили свой брак в ратуше Вильмерсдорфа. Им пришлось заплатить небольшой административный налог, это было все, что у них тогда имелось. Никакого торжества не было, только простая регистрация. Двое знакомых Веры вызвались быть свидетелями, в том числе один «настоящий немец» [73] Field. Life in Part, p. 180. . Родителям Вера сообщила о своем замужестве как бы невзначай во время ужина.

Собственной матери Набоков рассказал о своем намерении жениться заранее, во время поездки в Прагу. Она не высказала никаких возражений против женитьбы своего старшего сына на еврейке, хотя этим шагом Набоков вызвал вражду со стороны антисемитски настроенных русских монархистов [74] Иосиф Гссссн. Годы изгнания. Жизненный отчет. Париж, 1979, стр. 70. . Одна знакомая дворянка говорила потом, что он своей женитьбой «объевреился» [75] Dmitri Nabokov. «The Lolita Legacy: Life with Nabokov's Art» // The Nabokovian [Lawrence/Kansas] 37 (1996), p. 26. . Но со своим тестем-евреем он быстро нашел общий язык. Вскоре после свадьбы он написал матери в Прагу: «Он так хорошо понимает, что писать для меня — самое важное в жизни и единственное, что я могу делать» [76] Field. Life in Part, p. 79. .

На протяжении всего следующего полстолетия Вера была не только женой, спутницей жизни и сердечным другом Набокова, но и его секретарем, корректором, критиком, советчиком и не в последнюю очередь музой всего, что он написал. Многим литературоведам даже кажется, что именно благодаря ее влиянию произведения Набокова обрели качество, сделавшее его одним из великих писателей столетия, во всяком случае не подлежит сомнению, что он ценил не только ее точность и организационный талант, но и ее юмор. «У нее самое прекрасное чувство юмора, какое я когда-либо встречал у женщин», — говорил он о ней [77] Field. Life in Part, p. 180. . Современники рассказывают также, что Набоков никого в жизни не боялся так, как он боялся своей жены [78] Борис Носик. «Жена Набокова» // Эмиграция [Москва] 38(1993), стр. 5. . Одна знакомая, которая была в ссоре с обоими, утверждала, что Вера выполняла в его жизни роль злого духа, который, например, развел его со старыми друзьями [79] Зинаида Шаховская. В поисках Набокова. Париж, 1979, стр. 40. .

Было ли это просто завистливой болтовней или у этого приговора были свои основания, фактом остается, что Вера Набокова делала для своего мужа все то, что сегодня делают менеджер и литературный агент. Отлично владея немецким языком, она совершала все унизительные хождения по чиновничьим инстанциям, участвовала в переговорах с издательством «Ульштейн» о переводе на немецкий язык его первых романов, и весьма успешно. Входившая в концерн Ульштейна «Фоссише цайтунг» взяла для публикации в газете с продолжениями романы «Машенька» (под заглавием «Она придет — придет ли она?») и «Король, дама, валет». Потом оба перевода были выпущены отдельными книгами. От имени мужа Вера предложила для перевода и шахматный роман «Защита Лужина», но безуспешно. Перед этим Набоков писал матери с надеждой в своей обычной манере: «Настало время убить Лужина и передать его труп Ульштейну, чтобы они могли его купить, произвести вскрытие и перевести» [80] Boyd, р. 341. .

Хотя произведения Набокова-Сирина очень быстро стали фаворитами русской библиотеки в Берлине [81] Field. Life in Part, p. 190. , тем не менее он не мог еще жить за счет своего писательства, так же как и те молодые литераторы-любители, которые объединились в «Клуб поэтов». Набоков принимал участие в их заседаниях, по крайней мере в начале. Основан он был Раисой Блох, которая нашла себе место в Институте медиевистики Берлинского университета, и Михаилом Горлиным, которому едва исполнилось восемнадцать лет, когда кружок впервые собрался в 1928 году. Позже оба как евреи стали жертвами нацистского террора: Раиса Блох погибла во время Второй мировой войны в концлагере Освенцим, Михаил Горлин был прибит в одной из силезских шахт [82] Amory Burchard. Klubs der russischen Dichter in Berlin 1920–1941. Institutionen des literarischen Lebens im Exil. München, 2001, S. 239–272. .

Во встречах «Клуба поэтов» регулярно принимал участие и Николай Эльяшов, который тогда жил на Гогенцоллерндамм 276. По-видимому, он был родственником либерального политика-эмигранта Эльяшова, который получил огнестрельные ранения во время покушения в Берлинской филармонии, жертвой которого стал отец Набокова [83] Vossische Zeitung [Berlin], 29.03.1922. Abendausgabe, S.3. . Эльяшов посвятил несколько стихотворений Берлину, в том числе одно — Фербеллинерплац [84] Thomas Urban. «Berlin — Zuflucht russischer Literaten. Vladimir Nabokov, Vladislav Chodasevic, Nikolaj El'jasev» // Deutsche und Deutschland in der russischen Lyrik des frühen 20 Jahrhunderts. Hrsg. L. Kopelew. München, 1987, S. 76–88. . С этим лириком связан один из анекдотов того времени, который еще раз демонстрирует остроумно-наглые черты в характере Набокова. Набоков, очевидно, считал себя уже мэтром в кругу более или менее дилетантствующих молодых поэтов и охотно насмешничал над стихами своих коллег. Однажды, когда Эльяшов читал свои стихи, в которых была строчка «И лошадь падает назад», Набоков прервал его и спросил, как пишется последнее слово — вместе или раздельно. Не дожидаясь ответа смутившегося Эльяшова, он добавил: «Впрочем, мысль остается той же» [85] Евгения Каннак. «Берлинский кружок поэтов (1928–1933)» // Русский альманах, изд. 3. Шаховская, Е. Тсрнов- ский, Р. Герра. Париж, 1981, стр. 364. .

Подобными выходками Набоков конечно же отталкивал от себя. Раиса Блох писала с намеком на его псевдоним (Сирин это волшебная птица из русских сказок): «Меня немного смущает присутствие в нашем обществе некой враждебно настроенной птицы. […] Но я решила быть объективной. Эта птица все-таки поэт» [86] Цитируется по: Burchard, S. 251. .

В октябре 1931 года вышел последний номер «Руля», бывшего рупором молодых авторов. С этого времени поэтический кружок действовал почти тайно. Так как читатели все больше разъезжались по разным странам, газета много лет испытывала большие трудности со сбытом. Издательство «Ульштейн» в 1924 году по политическим мотивам, а также по финансовым соображениям отделилось от газеты, уплатив компенсацию в пятьдесят тысяч рейхсмарок. С одной стороны, эмигрантские организации не оправдали ожиданий немецких кредиторов, с другой стороны, после того как десятки тысяч русских покинули немецкую столицу, печатание газеты стало делом дефицитным. Редакция газеты покинула тогда здание издательства «Ульштейн» на Кохштрассе 22 и переехало в тесную трехкомнатную квартиру на параллельной ей Циммерштрассе в доме 7–8.