Дэвид Эдмондс - Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Одно из главных открытий Поппера, обогативших современную науку, состояло в том, что подлинно научная теория — та, которую можно опровергнуть; однако применение этого принципа к его собственным идеям Поппера отнюдь не радовало. Говорили даже, что «Открытое общество и его враги» следовало бы переименовать: «Открытое общество глазами его врага». Профессор Джон Уоткинс допускает даже, что Поппер был интеллектуальным убийцей: «Хорошо известны случаи, когда на семинарах кто-то объявлял название доклада: "Что такое X?", а Поппер перебивал: "Вопросы 'что?' принципиально неверны и не имеют права на существование!" В итоге докладчику так и не удавалось продвинуться дальше названия». Одна такая история произошла в 1969 году на семинаре Поппера в Лондонской школе экономики. Аспирант профессора Уоткинса должен был излагать план своей диссертации «о первичных и вторичных качествах». Не успел молодой человек раскрыть рот, как Поппер прервал его и принялся распекать: докладчик совершенно не понимает сути вопроса, у него нет никаких идей, преуспел он разве что в субъективистской психологии и так далее. «Не только у меня сложилось впечатление неоправданной резкости и несправедливости» .

Это впечатление подкрепляют воспоминания писателя и журналиста Бернарда Левина, поклонника Поп-пера, который тоже учился в Лондонской школе экономики: «Однажды на семинаре мой однокурсник высказал свое мнение сбивчиво и бессвязно. Ученый муж насупился и отрезал: "Не понимаю, о чем вы". Мой незадачливый коллега залился краской и попытался сформулировать свою мысль иначе. "А-а, — сказал учитель, — теперь я понимаю, о чем вы говорите, и, по-моему, это полная чушь"». Воспоминания о Поппере изобилуют историями о том, как на университетской лекции или даже на публичном выступлении какой-нибудь безрассудный смельчак, задавая вопрос Попперу, имел несчастье неточно процитировать слова последнего — и Поппер буквально размазывал его по стенке. Когда же бедолага признавал свою ошибку, Поппер расплывался в улыбке: «Ну, теперь мы можем быть друзьями». Согласно Джозефу Агасси, «все его лекции начинались прекрасно, а заканчивались самым прискорбным образом: какой-нибудь дурак ляпал глупость, Поппер набрасывался на него, и атмосфера из задушевной превращалась в совершенно невыносимую».

Как и Витгенштейн, Поппер вынуждал своих студентов ощущать себя никчемными, ни на что не способными. Лорд Дарендорф, социолог и бывший директор Лондонской экономической школы, и, между прочим, немец, вспоминал, что английские студенты переставали посещать лекции Поппера, потому что не привыкли к такому обращению. Между тем Поппер не видел причин щадить достоинство не то что студентов — коллег-преподавателей. Математику Айвору Граттан-Гиннесу доводилось бывать на его лекциях:

«Его поведение казалось мне ужасным, честное слово. Студентов он не поощрял, а, наоборот, приводил в уныние: он знал бесконечно больше, чем мы, и всячески это подчеркивал. Разумеется, от этого мы чувствовали себя еще глупее, чем были на самом деле. Мало того: он унижал коллег прямо у нас на глазах! Там был один очень приятный человек, Джон Уиздом [кузен и тезка кембриджского Уиздома], который интересовался психоанализом. Поппер издевался над ним: "Поглядите-ка, он забавляется фрейдистскими игрушками!" Подумать только, чтобы выдающийся философ так выражался в присутствии студентов!»

Поппер не щадил и публично поносил даже собственных ассистентов. Арне Петерсен, работавший с ним в семидесятые, вспоминает о лекции Поппера в 1985 году на церемонии открытия Венского института имени Людвига Больцмана (лекция транслировалась по телевидению в прямом эфире):

«Поппер пригласил меня, как и других иностранных сотрудников института, присутствовавших на церемонии, поучаствовать в обсуждении его вступительной лекции, посвященной Wahrheitstheorie — теории истины. Случилось так, что мой импровизированный и несколько неуклюже сформулированный вопрос был принят им за вариант одного из положений, которые он опровергал в своем выступлении! И я — что называется, в свете софитов — мгновенно попал под град его уничтожающих аргументов».

Дарендорфа изумляла неутомимость Поппера-спор-щика: «Он ходил взад-вперед и в своей неподражаемой манере, все доказывал, и доказывал, и доказывал. Просто поразительно, до чего он любил спорить — и никогда не уставал от этого!» Если уж Поппер выбирал цель, ничто не могло сбить его с пути, и сострадания он не ведал. В послании к Маргарет Тэтчер, выражая сочувствие по поводу ее вынужденной отставки с поста премьер-министра, Поппер все-таки не удержался от заявления, что во многом не согласен с ее политикой в области образования. (Письмо, правда, так и не было отправлено.)

Чтобы Поппер сдался или уступил — об этом и речи быть не могло. Философ Дороти Эммет испытала это на себе в первую же из их многочисленных встреч. Поппер приехал в Манчестер на собрание Аристотелевского общества, и она пригласила его на ночлег, еще не догадываясь, чем это ей грозит. Было это вскоре после его возвращения из Новой Зеландии и выхода в свет «Открытого общества». В этой книге Поппер не только обвинил Платона в том, что тот посеял семена тоталитаризма, но и заявил, что преподавать студентам платоновское «Государство» — значит растить «маленьких фашистов». Дороти Эммет написала статью в защиту Платона, где отметила, что изучала труды Платона в студенческие годы и считает, что чтение Платона воспитывает дух открытости и непредвзятости.

На Поппера, однако, чтение Платона явно произвело противоположный эффект. Стоило Эммет назвать себя, Поппер тут же ринулся в атаку. Он, правда, прервался на время ужина с коллегами, но, придя в дом Дороти, с порога возобновил наступление «и не унимался до полуночи, пока я, очень уставшая, не сказала, что пора спать. В тот же миг Поппер преобразился до неузнаваемости. "Теперь, когда я высказал вам все, мне стало легче", — сказал он и сделался мягок и предупредителен. Именно таким — мягким и предупредительным — он был потом при каждой нашей встрече». Вся беда в том, сказала ему Эммет, что при выражении своих мыслей он впадает в крайности. «Да, я знаю, — ответил Поппер, — но я вовсе не имею в виду ничего обидного». Узнав, что в Англии он совсем недавно, она рискнула дать ему совет: «"Мне кажется, в Англии ваш подход не приживется. У нас не приняты сильные высказывания, мы предпочитаем скорее недоговаривать". "Правда? Тогда, наверное, мне придется пересмотреть свои методы", — ответил Поппер. Но так и не пересмотрел».

Может показаться удивительным, что при такой задиристости и беспощадности у Поппера все же имелись друзья. И тем не менее, это так. Помимо уже упоминавшегося историка искусства сэра Эрнста Гомбриха, имеется еще внушительный список, звучащий как «Кто есть кто в мире науки»: сэр Джон Экклз, сэр Герман Бонди, Макс Пе-рутц, доктор Питер Митчелл, сэр Питер Медавар. Четверо из названных имен — Нобелевские лауреаты. Однако перечень бывших друзей можно продолжать бесконечно — и все они были виноваты лишь в том, что осмелились подвергнуть критике, пусть даже самой мягкой и конструктивной, какое-то из попперовских положений.