Давыд Гай - Небесное притяжение

Вскоре Янина и Михаил вбежали в дом священника, пали на колени и попросили их обвенчать. Узнав фамилии жениха и невесты, весьма известные в округе, и кое-что сообразив, священник наотрез отказался.

На этом все должно было бы кончиться, и блудным детям оставалось бы единственно — воротиться с повинной головой в отчие дома. Однако так лишь казалось. Детективный сюжет, как сказали бы сейчас, только начал развиваться.

В гостях у батюшки находились в тот момент окрестный помещик и пристав. То ли обильное возлияние, то ли извечная российская скука и вследствие этого жажда приключений, то ли внезапная симпатия к молодой растерянной паре, но пристав приказал: «Венчай, отец», а помещик дал попадье деньги: «Накупи всего! Славно отпразднуем сие событие». Неожиданные благодетели изъявили желание стать шаферами.

В середине церемонии венчания приспела погоня — отцы той и другой стороны. Мясищев-старший колотил в предусмотрительно запертую дверь церкви дубиной, Дудкевич стрелял. Венчание тем временем продолжалось.

Во избежание слишком больших осложнений пристав осторожно подкрался к двери и начал увещевать разбушевавшихся родителей, одновременно грозя им карой за неподобающее поведение на пороге божьего храма. Михаил Григорьевич вскоре угомонился, а хрипевшего от ярости Дудкевича пришлось связать.

Поляк прилюдно проклял весь род Мясищевых, а заодно и собственную дочь и отбыл на лошадях восвояси. Михаил Григорьевич последовал его примеру. Молодые вышли из церкви мужем и женой и продолжили путь в Москву. Через несколько месяцев, когда страсти несколько поутихли, они вернулись в Ефремов. Здесь и родился их первенец Володя.

Первые детские впечатления будущего конструктора не отличались особым разнообразием. Дом с магазином и надстроенным вторым этажом, конюшня, сеновал, где приятно пахнет луговой травой, можно прятаться от взрослых и где Володя, играя, нашел зарытый непонятно кем и от кого оплетенный цибик китайского чая…

Родители переезжали с места на место, ненадолго обосновывались то в Москве, то в Туле. В городе оружейников Михаил Михайлович сначала получил место счетовода на меднопрокатном заводе, потом — бухгалтера на патронном заводе. Во время событий 1905 года трехлетний Володя с матерью однажды попали под обстрел на одной из тульских улиц. Лихорадочный бег под сухой винтовочный треск запомнился куда ярче, нежели сеновал или погреб в дедовском доме.

Вскоре в семье появился еще один ребенок — Юрий. Янина Евгеньевна не скрывала, что страшно хочет дочь. Через два года, в 1908 году, снова рождается сын — Евгений. Трудно объяснить мотивы поведения матери, но Володе и Юре она сказала, что у них появилась… сестричка. Евгения наряжали, как девочку. Спустя несколько лет в жаркий летний полдень всей семьей пошли купаться. После купания Володя в неподдельном изумлении объяснял друзьям: «Наша сестричка оказалась мальчиком!»

«Знайте же, что ничего нет выше и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома».

Не могу утверждать, попадалось ли Мясищеву на глаза это высказывание его любимого Достоевского. Скорее всего, нет. Но и его душу в зрелые годы грели воспоминания: о ледоходе, впервые увиденном на Красивой Мечи — дивном зрелище колющихся с оглушительным треском и наползающих друг на друга льдин, о воскресных выездах с самоваром в дубраву… Были и воспоминания, вызывавшие покалывание и обмирание в груди, хотя столько лет прошло. Однажды попал в глубокую яму, быстрого спасения ждать было неоткуда. Впервые ощутил ужас и беззащитность. Или пожар в тульском доме, где родители снимали квартиру. Случился он зимой, ночью. Володя не растерялся и вывел на улицу братьев.

Память детства была и веселой, и грустной, и щемящей, но больше такой, какую всеми силами хотелось выбросить из сердца. Не удавалось. Ни тогда, пи после, когда стал взрослым. Память эта — о матери. За всю жизнь но было у него столь горестно любимого человека. Отца — милого, безвольного, не очень удачливого в делах — Владимир Михайлович почтительно называл на «вы», вплоть до самого последнего дня жизни Михаила Михайловича. Мать он обожал, но так и не простил ей шага, повлекшего к распаду семьи, стоившего ему потаенных слез, одиночества и отчаяния.

…В домашнем кабинете авиаконструктора, где все сохранено, как при его жизни, невольно обращаешь внимание на портрет родителей. Небольшая фотография отца — на письменном, крытом зеленым сукном столе, увеличенная фотография матери — на стене рядом с входной дверью.

Михаил Михайлович с щеголеватыми усами напоминает флоберовского или, скорее, мопассановского героя — вальяжного и легкомысленного. Янина Евгеньевна с первого взгляда привораживает. Пышно взбитые волосы, ясные глаза, ложбинка, тянущаяся от носа к чувственным губам, высокая открытая шея, полные покатые плечи… Истинно польская красота — гордая, решительная, не знающая преград. Можно понять купеческого сына, потерявшего благоразумие и ринувшегося за семнадцатилетней аптекарской дочерью очертя голову.

Вероятно, прозвучит парадоксально, но, думаю, родители Володи по-настоящему не любили друг друга. Бегство из Ефремова, погоня, «подпольное» венчание — приключенческая история, как выяснилось с течением лет, оказалась данью скоротечному чувству, охватившему купеческого сына и гимназистку. Дети не связали Михаила Михайловича и Янину Евгеньевну прочным союзом.

Живя в Туле, мать Володи познакомилась с видным чиновником Толпыго. Имя Толпыго окружала некая тайна. Поговаривали, что он оказался в Туле не по своей воле, а за громкую дуэль. Янина Евгеньевна увлеклась им. Будучи женщиной в высшей степени решительной, она развелась с мужем и стала женой Толпыго. Дети формально остались у Михаила Михайловича, хотя большую часть времени проводили у матери.

Сказав «дети», хочу тут же оговориться. Володя в их число не входил. Он не бывал в новом доме матери. Мысли о горячо любимой матери были сопряжены для него с постоянными терзаниями. Он не хотел видеть ее и в то же время страстно желал, чтобы свидание каким-то образом произошло.

Новый муж Янины Евгеньевны оказался человеком порядочным и добрым. Он купил в нескольких верстах от Ефремова имение, где супруги проводили лето. Туда отправляли и младших братьев Володи. Сколько ни зазывала мать старшего сына, он ни разу не воспользовался ее приглашением.

Обычно летним воскресеньем у дома Мясищевых останавливался экипаж и кучер сообщал, что «пани Дудкевич просит сына Володю пожаловать к ней в гости». На это следовал неизменный ответ: «Передайте пани Дудкевич, что у нее нет сына Володи». Сказав это, Володя убегал, бросался на диван и втихомолку плакал.