Всеволод Кочетов - Предместье

- Как раз это же мне рассказывала о вас сегодня одна ваша знакомая. Такую фамилию знаете - Рамникова? - спросил Долинин.

- Маргарита? - Сминая в пальцах окурок, Цымбал приподнялся со стула. Она здесь?

- Да, Маргарита Николаевна. Ехали с ней из города, я рассказывал о том, что есть у нас уже и трактористы - это мы о весеннем севе толковали, назвал вас. Она сказала: если это тот Виктор Цымбал, с которым она училась, то одним хорошим работником в районе стало больше. Вы учились с ней?

- Учился в техникуме. Давно это было. Лет семь, а то и восемь прошло с тех пор. А скажите, пожалуйста, она тоже здесь останется работать?

- Минуточку, - прервал его Пресняков. - Все это вы потом выясните, время у вас будет. У меня еще вот какой вопрос к вам. О вас пишут, что вы награждены орденом "Знак Почета", имеете золотую медаль Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.

- Да, большую. За работу бригады.

- А где они, и орден, и медаль? - поинтересовался Долинин.

- Всегда с собой. - Расстегнув пуговицы гимнастерки, Цымбал распахнул ее на груди: потускневший отвальный орден и золотая медаль были расположены рядом на нижней сорочке. - Все-таки в немецких тылах ходил, не будешь их там всем показывать. - Он улыбнулся. - Да и украсть могут.

- Теперь придется вам доставать свои отличия из-под спуда. - Вспомнив слова секретаря обкома о медали, Долинин тоже удержался от улыбки. - Да и оправдать их на деле, товарищ Цымбал, - добавил он. - Можно мне взять его с собой? - слова были обращены уже к Преснякову. - Ты все выяснил?

- Бери.

Пресняков весело махнул рукой.

Позже, много дней спустя, Маргарита Николаевна с недоумением и горечью вспоминала встречу с Цымбалом. Как отличалась эта встреча от встречи с Долининым! Ее, больную, отчаявшуюся, утратившую все душевные силы, Долинин несколькими простыми словами не только вернул тогда к жизни - к хлопотливой жизни агронома, какой она жила до войны и от одного воспоминания о которой в затхлом соборном склепе ей послышались запахи открытых полей, - Долинин заставил ее еще взглянуть и в будущее, сулившее что-то новое, неизведанное и потому волнующее.

Встретив же Цымбала, Маргарита Николаевну вернулась к еще более ранней своей поре - к поре, когда только начиналась ее самостоятельная жизнь, сложившаяся потом далеко не так, как рисовалась она Маргарите Николаевне в наивных мечтаниях тех лет. Разговор получился невеселый, натянутый, и, кто виноват в этом, Маргарита Николаевна не могла понять - винить себя ей, во всяком случае, совсем не хотелось.

- Что случилось, Виктор? - спросила она, встревожено глядя на повязку, когда Цымбал вошел в общую комнату райкома, и подала ему руку.

Они уже оба знали от Долинина, что минутой раньше, минутой позже должны встретиться; поэтому не было той неожиданности, которая бросает давно не видавшихся друзей друг другу в объятия - все равно где и на чьих глазах: в уличной толчее, в фойе театра, в трамвае...

- Некоторый инцидент, - ответил Цымбал, смеясь, и поправил черную повязку на глазу.

- Как давно мы не виделись! - сказала она, вглядываясь в коленкоровый лепесток на тонких шнурках, охвативших его голову.

- Давно... Лет семь, - ответил Цымбал. - И я ничего, ничего о тебе не знаю.

Долинин заперся в кабинете, Варенька куда-то убежала, а разговор, которому никто не хотел мешать, не клеился.

- Не знаешь, - ответила Маргарита Николаевна. - Понятно... Каждый ведь живет своим.

Цымбал пожал плечами и стал скручивать цигарку, Маргарита Николаевна барабанила пальцами по коробочке из-под скрепок на Варенькином столе. Ее осуждающий, строгий взгляд скользил по едва изменившемуся худощавому лицу Цымбала, задерживался на его огрубевших желтых пальцах, следил за тем, как эти пальцы туго уминали махорочное крошево в обрывок газеты. Там же вот и в техникуме он не курил папирос, а вертел цигарки, утверждая, что папиросная "курка" ему мала. Он вообще по ее мнению, старался выглядеть оригиналом. После лекций ворчал: "Все не то, и все не так. К чему разговоры! В поле идти надо. Как моряк в море, так и хороший агроном может только в поле родиться. Зря время теряем..." Она ему очень нравилась тогда это чувствовалось, да он и сам говорил ей об этом не однажды. А нравился ли Виктор ей? Казалось, что нет, не слишком нравился. Человек, которого она хотела бы найти в жизни, должен быть открывателем нового и непременно известен всей стране. Где-то, когда-то и как-то она должна была встретиться именно с таким; встреча эта казалась неизбежно. А Виктор... Он копался в жнейках, в мотоциклах и даже свое "все не то" перестал говорить, как только ему позволили пахать трактором учебное поле, - так его привлекали машины.

Однажды, уже в бытность на третьем курсе, он простудился во время молотьбы и, заболев воспалением легких, лежал в маленькой сельской больничке. Маргарита Николаевна ходила его навещать. Особенно запомнился ей мглистый октябрьский день. Голые прутья жимолости, точно розги, жестко стучали в окно, в дощатую обшивку больничного домика, тяжелые капли дождя слезливо катились по стеклу - то быстро, то медленно. Виктор дышал трудно, он почти не мог говорить, он смотрел на нее усталыми глазами и не выпускал ее руку из своей. И лишь когда сестра в третий раз потребовала, чтобы посетительница оставила больного, и она собралась уходить, он попросил ее придвинуться поближе, склонить к нему голову и, почти касаясь губами волос, тихо и торопливо проговорил: "Поправлюсь, давай будем всегда вместе... Окончим техникум, уедем в деревню... Ну, скажи что-нибудь, не молчи!.." Но она промолчала и ничего, кроме той дурацкой фразы, о которой жалела потом тысячи раз и за которую ей и посейчас стыдно, не нашла на прощание: "Витя, будем друзьями".

Как только болезнь миновала, Цымбал из техникума ушел. Маргариту Николаевну это не огорчило: ушел и ушел, - вольному воля.

Уже став агрономом, она прочла в газетах о том, что Цымбал, бригадир тракторной бригады одной из МТС области, ставит рекорд за рекордом. А незадолго до войны, на сельскохозяйственной выставке в Москве, увидела даже его портрет. Виктор стоял в густой, достигавшей ему чуть ли не до подбородка ржи и весело улыбался. Досадно и больно было видеть эту улыбку. Досадно больно оттого, что она-то, Маргарита Николаевна, к той поре уже встретила человека, которого искала, но ничего, кроме горечи, человек тот ей не принес.

- Ты не жалеешь о прошлом? - вдруг спросила она молчавшего Цымбала.

- О прошлом? - Вопрос его удивил. Может быть, Маргарита хочет знать не жалеет ли он о том, что не окончил техникум, что ушел раньше времени, что стал не агрономом, а трактористом?

Если так, то рассуждать об этом уже не было никакой нужды.

Он ответил:

- Жалею? Да, жалею. О той жизни, какая была у нас до войны.