Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Что Наталья Николаевна не придавала значения одес­скому «роману» Пушкина, подтверждает эта встреча у Лавалей. Иначе она никогда не носила бы такого характера, как мы видим из письма, никогда Наталья Николаевна не пред­ложила бы Воронцовой приехать к ней, чтобы познакомить с дочерью Пушкина... А княгиня? Могла ли она с такой открытой, непосредственной доброжелательностью разгова­ривать с вдовой человека, который ей был когда-то близок? Брать ее за руку в искреннем порыве добрых чувств, пригла­шать к себе? Трудно в это поверить. Нам кажется, что Елиза­вету Ксаверьевну в этот вечер наполняли и воспоминания о прошлом, о своей молодости и молодости поэта, и чувство сострадания к Наталье Николаевне, так трагически поте­рявшей мужа, и какого мужа! И горькое сожаление о Пушки­не, безвременно ушедшем, который мог бы быть так счаст­лив с этой красивой, обаятельной женщиной.

В 1849 году Елизавете Ксаверьевне было уже 57 лет, На­талье Николаевне — 37. Четверть века прошло с тех пор, как Пушкин навсегда покинул Одессу. Была, как мы видели из письма, 17 лет назад еще одна встреча, в 1832 году, на каком-то балу или вечере. Очевидно, у княгини осталось неясное воспоминание об этой встрече, она не запомнила, что жена поэта высокого роста, и внешность ее почему-то не произ­вела на нее впечатления, хотя все петербургское общество восхищалось красотой Пушкиной. Интересно отметить, что фамилия «Ланская» ничего не сказала Воронцовой при встрече в 1849 году, значит, она не знала, что вдова поэта вышла вторично замуж.

В 1834 году Воронцова напомнила о себе Пушкину, обра­тившись к нему с просьбой дать что-нибудь для издаваемого в Одессе альманаха в пользу бедных. Пушкин послал ей не­сколько сцен из трагедии, как говорит он в своем письме (по-видимому, из «Русалки»), добавляя: «Я хотел бы поло­жить к вашим ногам что-либо менее несовершенное; к несча­стию, я ужо распорядился всеми моими рукописями и пред­почитаю лучше не угодить публике, чем ослушаться ваших приказаний...» Однако, видимо, рукопись Пушкина опоздала и в альманахе напечатана не была. Вероятно, после 1832 года Пушкин и Воронцова больше не встречались, не сохра­нилось и никаких других писем, да вряд ли они и были.

Чем объяснить, что княгиня уехала в Петергоф, не до­ждавшись Натальи Николаевны? Полагаем, что Наталья Николаевна опоздала и, вероятно, намного, судя по тому, как она спешила. Но не исключено, что тут вмешался князь Воронцов и заставил жену уехать, чтобы избежать этого нежелательного, по его мнению, визита. Обратим внимание, что Наталья Николаевна ни единым словом не комментиру­ет это несостоявшееся свидание. Надо думать, и в том, и в другом случае ей это было очень неприятно.

...В письмах Натальи Николаевны за 1849 год неодно­кратно упоминается о ее посещении светских дам и их от­ветных визитах. Но чаще всего, чуть ли не ежедневно, или она, или Александра Николаевна с кем-нибудь из детей ходи­ли к Местрам. Тетушка Софья Ивановна болеет, теряет зре­ние, граф вспыльчив и раздражителен, видимо, их светские знакомые избегают бывать у них, но сестры считают своим долгом не оставлять стариков. Гораздо реже Наталья Нико­лаевна бывала у Строгановых, мы уже видели выше, что графиня упрекала ее в этом. Почему-то Наталья Николаевна не­охотно ходила туда. В одном из писем она говорит, что нехо­рошо бывать у них так редко, графиня так хорошо к ней от­носится. Полагаем, что ей не хотелось встречаться с их до­черью Полетикой. Когда-то Наталью Николаевну связывали дружеские отношения с Идалией Григорьевной, но позднее они в корне изменились. Что-то произошло между Пушки­ным и Полетикой. По словам П. И. Бартенева, Пушкин яко­бы чем-то оскорбил ее однажды, и она возненавидела его. Во время преддуэльных событий и после Полетика поддержи­вала самые дружеские отношения с Геккернами и в дальней­шем, как мы увидим, встречалась с ними за границей. Приве­дем отрывок из письма Идалии Полетики к Екатерине Ни­колаевне Дантес конца 1838 — начала 1839 года:

«Я вижу довольно часто ваших сестер у Строгановых, но отнюдь не у себя; Натали не имеет духа придти ко мне. Мы с ней очень хороши; она никогда не говорит о прошлом, оно не существует между нами, и поэтому, хотя мы с ней в самых дружеских отношениях, мы много говорим о дожде и хоро­шей погоде, которая, как знаете, редка в Петербурге... Ната­ли все хороша, хотя очень похудела. Есть дни, особенно ког­да у нее очень плохой вид и она совсем слаба. Два дня назад, например, я обедала с ней и Местрами у Строгановых, у нее была тоска, и она казалась очень нервной. Когда я расспрашивала ее об ее состоянии, она уверяла меня, что это быва­ет с ней очень часто. Ее дети хороши, мальчики в особенно­сти, похожи на нее и будут очень красивы, но старшая дочь — портрет отца, что великое несчастье».

Ни о каких дружеских отношениях, конечно, не могло быть и речи. Как ясно из письма, Наталья Николаевна не бывала у Полетики, но, во многом завися от Строганова, опекуна ее детей, вынуждена была бывать в его доме и, следовательно, встречаться с его дочерью. Полетика гово­рит, что «прошлое не существует между нами». Нет, это прошлое существовало, оно навсегда легло между ними... Тон этого письма явно тенденциозен по отношению к Пуш­кину, чего стоят только ее слова о том, что походить на Пушкина — великое несчастье! Однако внешне родственные отношения Идалия Григорьевна старалась поддерживать. В одном из писем 1849 года Наталья Николаевна говорит, что Идалия была с ней очень любезна и мила. Когда Полетика выдавала замуж свою дочь, она сочла нужным приехать с ви­зитом к Наталье Николаевне с дочерью и женихом...

Ежедневные заботы о многочисленной семье, постоян­ная нехватка денег, безусловно, отражались на здоровье На­тальи Николаевны. Нервы ее не в порядке. Мы с удивлени­ем узнаем, что она стала курить. У нее часто болит сердце, по ночам мучают судороги в ногах, которые начались еще в те дни, когда умирал Пушкин. Она нередко пишет Ланско­му, что у нее бывает непереносимая, необъяснимая тоска...

Видимо, это состояние здоровья жены побудило Ланско­го в 1851 году уговорить ее поехать лечиться за границу. Но зная прекрасно, как трудно ей расстаться с семьей и что ра­ди себя самой она никогда на это не согласится, он, вероят­но, сговорился с врачами, которые уверили Наталью Нико­лаевну, что здоровье Маши Пушкиной нуждается в лечении на водах, и настояли на поездке.

Весною 1851 года Наталья Николаевна с сестрой Алек­сандрой Николаевной и дочерьми Марией и Натальей вы­ехала в длительную поездку за границу, рассчитанную на че­тыре месяца. Их сопровождали горничная и преданный слу­га Фридрих. К сожалению, до нас дошли только шесть пи­сем за июль из Бонна и Годесберга, хотя уже истекал второй месяц их путешествия. Наталья Николаевна упоминает, что они были в Берлине, но где провели остальное время — не­известно.