Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Идалия приходила вчера на минуту с мужем, она в отчая­нии, что не простилась с тобою; говорит, что в этом вино­ват Бетанкур; в то время, когда она собиралась идти к нам, он ей сказал, что уже будет поздно, что ты, по всей вероят­ности, уехал; она не могла утешиться и плакала как безум­ная. Мадам Загряжская (Н. К. Загряжская) умерла в день твоего отъезда в семь часов вечера.

Одна горничная (русская) восторгается твоим умом и всей твоей особой, говорит, что тебе равного она не встре­чала во всю свою жизнь и что никогда не забудет, как ты пришел ей похвастаться своей фигурой в сюртуке. Не знаю, разберешь ли ты мои каракули, во всяком случае немного потерял бы, если бы и не разобрал, не могу сообщить тебе ничего интересного; единственная вещь, которую я хочу, чтобы ты знал, в чем ты уже вполне уверен, это то, что тебя крепко, крепко люблю и что в одном тебе все мое счастье, только в тебе, тебе одном, мой маленький St.Jean Baptiste. Целую тебя, от всего сердца так же крепко, как люблю. Прощай, мой добрый, мой дорогой друг; с нетерпением жду ми­нуты, когда смогу обнять тебя лично».

Да, она считала часы и минуты, что ей оставались до отъ­езда, стремилась броситься в любую неизвестность: что бы ни ожидало ее «там» — все казалось лучше проклятого Петер­бурга, где она встречала враждебное отношение и где все напоминало о происшедшей трагедии. Геккерн внимателен к невестке. Это возможно. И он надел маску, которую носил до самой ее смерти, как мы увидим далее из писем.

Екатерина Николаевна пишет, что граф Строганов «воз­мущен до бешенства глупым поведением» ее тетушки. Что именно говорила и писала Загряжская, мы не знаем, но вряд ли она только справлялась о здоровье или только выражала сочувствие по поводу отъезда Дантеса. Надо полагать, она встала на защиту Пушкиных и осуждала всех Геккернов. Между теткой и племянницей в этот период шла интенсив­ная переписка, пока Геккерн, по его словам, не запретил Ека­терине Николаевне «проводить целые дни за письмами к ней». Об этом она не пишет мужу. Несомненно, Загряжская со свойственной ей прямотой высказала все, что она думала, а Екатерина Николаевна оправдывала и себя, и мужа; веро­ятно, Геккерны сумели ее убедить, что во всех событиях ви­новат Пушкин. Подтверждение неприязненных отношений между теткой и ею читатель найдет в публикуемых письмах.

Все это время Екатерина Николаевна не бывала у сестры. Надо полагать, Наталья Николаевна не хотела ее видеть.

Перед отъездом Н. Н. Пушкиной из Петербурга Екатери­на Николаевна все же приехала к ней. Несомненно, свидание происходило в присутствии братьев, а что при этом была и Загряжская, свидетельствует друг Пушкина А. И. Тургенев. «С другой сестрою (Натальей Николаевной) , кажется, она простилась, — читаем мы в письме Тургенева к П. А. Осиповой от 24 февраля 1837 го­да, — а тетка высказала ей все, что чувствовала она в ответ на ее слова, что «она прощает Пушкину». Ответ образумил и привел ее в слезы». «Обе сестры увиделись, чтобы попро­щаться, вероятно навсегда, — пишет брату С. Н. Карамзина, — и тут, наконец, Катрин хоть немного поняла несчастье, кото­рое она должна была бы чувствовать и на своей совести; она поплакала, но до этой минуты была спокойна, весела, смея­лась, и всем, кто бывал у нее, говорила только о своем сча­стье». Александр Карамзин писал брату Андрею за границу, что Екатерина в день отъезда Натальи Николаевны послала сказать ей, что «готова забыть прошлое и все ей простить».

«До этой минуты была спокойна и весела, смеялась и всем говорила только о своем счастье». Эти слова Карамзи­ной, кстати, еще раз свидетельствующие о ее поверхност­ном восприятии событий, говорят нам о начале той двой­ной жизни, которую пришлось вести Екатерине Николаев­не до самой смерти. Даже при последнем свидании с родны­ми она не решилась хоть сколько-нибудь обвинить мужа и Геккерна и не нашла ничего лучшего, как сказать, что она «прощает Пушкину»! Мы полагаем, что Карамзин ошибает­ся, говоря, что Екатерина Николаевна «послала» кого-то к Наталье Николаевне; вероятно, все это было сказано при последнем свидании, когда Наталья Николаевна высказала сестре все, что было у нее на душе...

Никто из родных не провожал Екатерину Николаевну, когда она навсегда покидала родину. Даже Дмитрий Нико­лаевич не приехал, а ограничился прощальным письмом.

«Март 1837, Полотняный Завод

Дорогая и добрейшая Катенька.

Извини, если я промедлил с ответом на твое письмо от 15 марта, но я уезжал на несколько дней. Я понимаю, дорогая Катенька, что твое положение трудное, так как ты долж­на покинуть родину, не зная, когда сможешь вернуться, а быть может, покидаешь ее навсегда. Словом, мне тяжела мысль, что мы, быть может, никогда не увидимся; тем не ме­нее, будь уверена, дорогой друг, что как бы далеко я от тебя ни находился, чувства мои к тебе неизменны, я всегда лю­бил тебя, и будь уверена, дорогой и добрый друг, что если когда-нибудь я мог бы тебе быть полезным, я буду всегда в твоем распоряжении, насколько мне позволят средства, в моей готовности недостатка не будет.

Итак, муж твой уехал и ты едешь за ним; в добрый путь, будь мужественна. Я не думаю, чтобы ты имела право жало­ваться: для тебя трудно было бы желать лучшей развязки, чем возможность уехать вместе с человеком, который дол­жен быть впредь твоей поддержкой и твоим защитником. Будьте счастливы друг с другом, это смягчит вам боль неко­торых тяжелых воспоминаний, это единственное мое поже­лание, да сбудутся мои желания в этом направлении. Когда ты уедешь, пиши как можно чаще, и с возможными подробностями, особенно во всем, что касается тебя, ибо ничто не интересует меня так, как твоя дальнейшая судьба; по правде сказать, изо всей семьи ты сейчас интересуешь меня всех более, поэтому будь откровенна со мною и, повторяю, в ми­нуту нужды рассчитывай на мою дружбу.

Я уже приготовил Носову письмо о деньгах, когда полу­чил твое письмо, в котором ты пишешь, что он выдал тебе сумму, в которой раньше отказывал. Чтобы не подвергать тебя возможности нового отказа с его стороны, я посылаю тебе при этом 416 рублей, которые адресую тебе через Но­сова, чтобы в случае твоего отъезда он переслал тебе их со Штиглицем; пишу ему сегодня же, чтобы условиться отно­сительно дальнейшей доставки предназначаемых тебе де­нег.

Маменька еще здесь, и я посылаю тебе при сем ее пись­мо. Ваня приехал сегодня из Ильицына; что касается денег, которые он должен тебе, дорогой друг, потерпи немного, вскоре я тебе их вышлю, сейчас наши дела в застое.

Жена моя согласна взять твою горничную, но, в самом деле, дорогой друг, мы не сможем платить ей более двухсот рублей в год. Если она согласна на это, пусть едет, и будь уве­рена, что из дружбы к тебе мы будем хорошо относиться к ней, только бы она не заводила сплетен.