Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Дмитрий Николаевич посылает сестре лошадь, назван­ную Калугой, но от покупки собак для Дантеса уклонился... Недаром Екатерина Николаевна предвидела, что это пору­чение рассердит его и он будет «топать ногой»! Написал он также сестре, что не в состоянии при плохом положении их дел выслать ей причитающиеся деньги. И тут мы видим, что не один Геккерн, но и Дантес принимает участие в выторговывании денег, и, несомненно, по этому поводу ведет неп­риятные разговоры с женой, вынуждая ее «проливать мно­го слез».

И наконец, упоминание о Местрах. Екатерина Николаев­на пишет, что у них нет детей. Это еще раз подтверждает, что Наталья Ивановна не была ими удочерена и не имела права на наследство.

«Сульц, 9 марта 1840 г.

Знаешь ли ты, мой августейший братец, что это уже на­чинает принимать вид дурной шутки: все письма, что мы по­сылаем друг другу (а слава Богу, это не так часто с нами слу­чается), всегда начинаются со слов: «Наконец-то пришло от тебя письмо». Эти письма меня убеждают в том, что так как ты чувствуешь свою вину, то делаешь вид, что их не получа­ешь, или по крайней мере, что они приходят гораздо позд­нее; мне кажется насмешкой, что ты получил 24 января пи­сьмо, датированное 20 ноября, т. е. через два месяца, тогда как самое большое на это нужно 22 дня, поэтому я считаю, что все это твои проделки.

Ты пишешь, дорогой Дмитрий, что надеешься приехать меня повидать. В самом деле, это любезность, которую ты мог бы мне оказать. Уверяю тебя, что ты будешь в восторге от своего пребывания здесь и не раскаешься, совершив это путешествие, — для нас будет праздник принять тебя, но, ра­ди Бога, чтобы это не было пустыми разговорами. Поверь, что это не будет стоить так уж дорого; за 8 дней ты доедешь из Петербурга до Гавра на пароходе, там ты купишь краси­вый экипаж (потому что я не хочу, чтобы ты приехал ко мне как какой-нибудь Schlouker (бедняк), возьмешь почтовых лошадей и через два дня будешь иметь счастье обнимать свою милую се­стру, так что, как видишь, ради этого, конечно, стоит пред­принять путешествие. Я жду тебя этим летом непременно, устраивай свои дела как хочешь, но я хочу , чтобы ты обязате­льно приехал меня повидать и безотлагательно; это будет вдвойне интересно для тебя, так как тебе так хочется узнать, что из себя представляет Сульц, ты сможешь судить о нем, увидев своими собственными глазами. Тем временем обра­тись к Соболевскому, который должен очень хорошо знать Сульц, так как он находился в течение очень долгого време­ни в его окрестностях; он выдавал себя то за камергера рос­сийского императора, то за князя и гвардии полковника.

Я без конца тебе благодарна за обещание прислать мне денег, Бога ради, не ограничься только обещаниями, так как деньги мне нужны, крайне нужны, я нахожусь в отчаян­ном положении. Сегодня я написала об этом матери, я очень хотела бы, чтобы она хоть немножко помогла мне. Год тому назад к моим последним родам она мне обещала сделать подарок и прислать его, она даже писала, что спро­сит тебя, как переслать мне деньги, но теперь она больше ничего об этом не говорит, и я боюсь, что она забыла. Постарайся, дорогой друг, ей об этом напомнить непременно , но, ради Бога, не говори, что я тебе об этом писала, это мо­жет привести к очень дурным последствиям. Скажу тебе, что, рассчитывая на это, я продала шкуру неубитого медве­дя и теперь сижу между двумя стульями — положение очень неудобное для женщины, которая вот-вот родит. Судя по твоему письму, я полагаю, что твоя жена и я освободимся в одно и то же время. Мальчик для меня и девочка для нее.

Прощай, поцелуй от меня жену и детей».

«Сульц, 13 мая 1840 г.

Через два дня я уезжаю в деревню и все же хочу написать тебе до отъезда, потому что как только я заберусь на верши­ну горы, в свой дворец-замок, известный под названием Шиммель, я не уверена, что мои многочисленные дела дадут мне возможность написать тебе сразу по приезде. Поэтому, дорогой друг, если ты испытываешь удовольствие, читая это письмо, благодари небо, что оно тебе даровало столь любез­ную сестру, и в особенности, что оно тебе ее сохранило в та­ком прекрасном здравии: через два дня исполнится шесть недель после родов, я чувствую себя превосходно, уже три недели, как я совершенно поправилась. Вот что значит хо­роший климат, не то что, не прогневайся, в вашей ужасной стране, где мерзнут с первого дня года и почти до последне­го. Да здравствует Франция, наш прекрасный Эльзас, я при­знаю только его. В самом деле, я считаю, что, пожив здесь, невозможно больше жить в другом месте, особенно в Рос­сии, где можно только прозябать и морально и физически.

Благодарю тебя за обещание прислать денег, мой слав­ный брат, действительно они нам будут очень кстати, но, ра­ди Бога, постарайся рассчитаться и за 39 год и хоть немного за 40. Это лучше и для тебя и для меня, так как тебе было бы легче, я полагаю, платить мне регулярно каждый месяц, чем накапливать большие суммы; не пойми дурно, мой друг, это простое замечание, потому что я первая всегда признаю твою аккуратность везде, где только ты можешь ее проя­вить. Самое мое горячее желание, поверь мне, чтобы твои дела окончательно распутались, мы все в этом очень нужда­емся, так как у всех нас довольно большие семьи, которые, вероятно, еще увеличатся, да поможет нам Бог!

То, что ты пишешь об отмене права на наследственное имущество — ужасно; я об этом уже знала, мы были пораже­ны, как и все, у кого капиталы еще в России. Друг Нико (Николай I) не всегда церемонится, как видно; впрочем, у него-то деньги текут, когда он пожелает.

Я очень тронута, что ты хочешь дать мое имя своей доче­ри, только я бы сказала, что нахожу его не очень красивым; мой муж мне надоедал, чтобы я так назвала одну из наших многочисленных барышень , но я никогда не могла на это ре­шиться. Ах, что ты скажешь о моей сноровке, вот уже три де­вочки подряд? Признаюсь, что хотя я их и люблю всем серд­цем, я все же в отчаянии от этого, поэтому я плохо приняла мою бедную Леони (Леония, третья дочь Дантесов) , я так рассчитывала, что будет маль­чик. Право, если у тебя будет сын, мы вполне можем обменя­ться, так как наши дети должны быть одного возраста, я ро­дила 4 апреля. Г-жа Сиркур крестила мою дочь. Сомневаюсь, чтобы твоя дружба с ее братом зашла так далеко, чтобы ты взял его в крестные отцы. Встречаетесь ли вы хоть иногда?

Я узнала через многих русских путешественников, но слышала об этом стороною, что Александрина стала совер­шенной сумасбродкой; говорят, что получение шифра со­всем вскружило ей голову, что она сделалась невероятно надменной. Я надеюсь, что все это неправда, признаюсь, я не узнаю в этом случае ее ума: потерять голову из-за такого пустяка было бы прискорбной нелепостью.