Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Врачи пишут мне, что улучшение состояния больной продолжается, но что они не могут ничего предсказать до истечения известного времени. Впрочем, Катрин крепкая женщина, у нее много мужества, моральное ее состояние превосходно, поэтому я очень надеюсь сохранить эту слав­ную, добрую женщину, которая является одновременно и хорошей супругой, и прекрасной матерью.

Я должен вам сказать всю правду, любезный Демитрий, вот что мне пишет откровенно врач: «Причины болезни г-жи де Геккерн следующие ...(многоточие в подлиннике) тяжелый конец беременности, трудные роды, моральные причины, о которых я не должен распространяться, но которые оказывают огромное влияние на роженицу». А знаете ли вы, что это за моральные при­чины? Это огорчение, которое вы ей причиняете, не сдер­живая ни одного обязательства, взятого вами в отношении ее. Пожалуйста, милостивый государь, напишите ей хоро­шее письмо и успокойте ее в отношении будущности ее се­мейства, постарайтесь, на конец этого года вы уже должны ей 20 тысяч рублей. Будьте добрым братом и не оставляйте мать, которая является вашей сестрой и имеет четырех де­тей.

Как только у меня будут хорошие вести, я немедленно вам об этом сообщу. Примите, прошу вас, уверение в моей искренней преданности.

Б. де Геккерн.

Спокойствие и твердость Жоржа достойны удивления, хотя у него очень тяжело на сердце».

«Вена, 18 октября 1843 г.

Милостивый государь.

С тех пор, как я вам писал, я получил несколько писем о нашей дорогой больной; было и хорошее и очень плохое со­стояние, но в общем я сейчас более спокоен. Вчера вести были плохие, а сегодня значительно лучше. Она переносит ужасные боли с ангельским терпением и мужеством; среди самых ужасных страданий именно она утешает окружаю­щих. Дети здоровы, мальчик большой и крепкий.

Заверяю вас, что я продолжаю выполнять свой долг в от­ношении вашей сестры, позвольте мне, любезный Демит­рий, побудить вас выполнить ваш. Примите еще раз увере­ние в моих искренних чувствах.

Б. де Геккерн».

«Вена, 21 октября 1843 г.

Милостивый государь.

Два моих предыдущих письма уведомили вас о плохом положении нашей горячо любимой Катрин. С тех пор пись­ма, которые я получил, имели только одну цель: подгото­вить меня к ужасному несчастью, поразившему нас, — мой бедный славный Жорж лишился супруги, а у его несчастных детей нет больше матери. Наша добрая, святая Катрин угас­ла утром в воскресенье около 10 часов без страданий, на ру­ках у мужа. Это ужасное несчастье постигло нас 15 октября. Я могу сказать, что смерть этой обожаемой женщины явля­ется всеобщей скорбью. Она получила необходимую по­мощь, которую наша церковь могла оказать ее вероиспове­данию. Впрочем, жить так, как она жила, это гарантия бла­женства. Она, эта благородная женщина, простила всех, кто мог ее обидеть, и в свою очередь попросила у них прощения перед смертью. Наш долг — безропотно покориться неиспо­ведимым повелениям провидения!!

Жорж не в состоянии мне писать, но он обещает быть столь же сильным, как и его горе. Он поручает мне выпол­нить печальные обязанности, что я и делаю, посылая вам это письмо. Да будет воля Божия, да благоволит он сжалить­ся над четверыми бедными сиротами.

Б. де Геккерн».

Лицемерие, черствость этого человека, стремление да­же из предсмертных страданий невестки извлечь материа­льную выгоду просто поразительны! Здесь, как в зеркале, отражена вся низость Геккерна, способного на любую под­лость, как мы это видели и во время петербургских трагиче­ских событий, приведших к убийству Пушкина.

О каких моральных причинах, так повлиявших на тече­ние болезни Екатерины Николаевны, умалчивает врач, мы не знаем и, вероятно, не узнаем никогда. Требовали ли Дан­тесы от умирающей какого-нибудь документа, связанного с задолженностью брата? Или хотели заставить ее принять католичество? Кто знает. «Она принесла в жертву свою жизнь вполне сознательно, — говорит Метман.— Ни одной жалобы не слетело с ее уст во время агонии».

Что означают эти слова: «принесла в жертву свою жизнь»? Не стоял ли при таких тяжелых родах вопрос о том, что можно было спасти жизнь роженицы, пожертвовав ре­бенком? Если это так, то как же должна была быть несчастна эта женщина, добровольно, сознательно ушедшая из жизни!

Вопрос о переходе Екатерины Николаевны в католиче­ство до сего времени оставался неясным. Живя в семье, чле­ны которой исповедовали католическую веру, она, несо­мненно, подвергалась давлению как мужа и его родных, так и местного духовенства. Л. Метман пишет, что «она оста­лась православной». Еще в Петербурге, когда Нико­лай I дал разрешение Дантесу-Геккерну не принимать перед бракосочетанием с Е. Н. Гончаровой присяги на русское подданство, с него было взято обязательство «не отвлекать будущей жены от православной греко-российской веры». Мы полагаем, что если бы Екатерина Николаевна перешла в католичество, внук ее знал бы об этом, и у него не было бы никаких причин скрывать этот факт, подтверждающий то идиллическое описание отношений супругов Дантесов, ко­торое мы находим в его воспоминаниях. Православное ве­роисповедание было единственной ниточкой, связывавшей Екатерину Николаевну с родиной и семьей, и вряд ли она решилась бы ее порвать...

В 1936 году Л. Гроссман опубликовал некоторые касаю­щиеся Геккернов документы, среди которых приводит пи­сьмо Дантеса от 17 сентября 1847 года к Гагарину. В нем Дантес говорит, что его жена приняла католичество, одна­ко скрывала это, чтобы не огорчать мать. Но письмо это пи­салось члену иезуитского ордена, изменившему своей роди­не и религии, чего, по словам самого же Дантеса, ему не прощали соотечественники. Возможно, Дантесу нужно бы­ло для чего-то заручиться расположением Гагарина, почему он и решил «поддержать» его сообщением, что не он один перешел в католичество. Но приводимое здесь письмо Геккерна подтверждает свидетельство Луи Метмана: Екатери­на Николаевна осталась православной.

О смерти жены Дантес написал Наталье Ивановне. Пи­сьмо это не дошло до нас, сохранилась только маленькая за­писочка к Дмитрию Николаевичу, в которой он просит пе­редать письмо теще, так как не знает ее адреса.

«Сульц (вторая половина октября 1843 г.

Любезный Димитрий, из письма, что я вам посылаю для госпожи вашей матушки, адрес которой мне неизвестен, вы узнаете об ужасном несчастье, которое перевернуло всю мою жизнь; не могу писать, силы мне изменяют, потому что сердце мое разрывается, оно не было подготоалено к тако­му несчастью...

Обнимаю вас.

Ж. »

Как-то не верится ни одному слову в этой коротенькой записке. И ужасное несчастье, «перевернувшее всю его жизнь», не помешало Дантесу сделать витиеватый росчерк вокруг подписи, что, по нашему мнению, не вяжется с выра­жаемыми чувствами. Обратим внимание и на «спокойствие и твердость» Дантеса, о чем пишет Геккерн. Нам кажется, смерть жены не была для него горем — уходил из жизни че­ловек, связывающий его с петербургским прошлым. Трудно поверить также, что он не знал адреса Натальи Ивановны (из писем Натальи Ивановны мы знаем, что он лично писал ей в Ярополец) и тем более Дмитрия Николаевича, как пи­шет в одном из писем Геккерн.