Ги Сайер - Последний солдат Третьего рейха

Он буркнул что-то себе под нос и отодвинул ногу, хотя пристроить ее еще куда-то было невозможно. Всем было наплевать на то, что происходит со мной. Я отчаянно сражался с шинелью, со штанами, но даже повернуться было невозможно, к тому же я был при полной боевой выкладке. Я понял, что бессилен, и сдался. По ногам потекла жижа. Желудок снова скрутило от боли. Я погрузился в прострацию. Я весь горел. Хроническая дизентерия с тех давних пор преследует меня.

Наша поездка продолжалась еще долго, и у меня случилось еще два приступа диареи. Хотя намного грязнее я не стал, но с радостью обменял бы десять лет жизни за возможность вымыться и броситься в теплую постель. Меня трясло то от холода, то бросало в жар, а живот болел все сильнее.

Прошла целая вечность. Наконец мы прибыли в новый лагерь и я выбрался из грузовика. Началась перекличка. В полуобморочном состоянии я пытался удержаться на ногах, хотя обморок быстрее всего привел бы меня в госпиталь. Каждый из товарищей был занят собой, но мой ужасный вид обратил на себя внимание офицера. Обычный распорядок переклички был прерван.

— Что с тобой? — спросил офицер.

— Я заболел… Я., я… — Я едва ворочал языком. Вместо офицера перед моими глазами стоял лишь размытый силуэт.

— Что болит?

— Живот… У меня лихорадка… Разрешите вымыться, господин…

— Срочно отведите его в госпиталь, — обратился офицер к фельдфебелю.

Тот вышел вперед и взял меня за руку.

Неужели кто-то пытается мне помочь! Просто невероятно!

— У меня понос. Мне надо вымыться, — выдавил я из себя, когда мы пошли.

— В госпитале есть все необходимое.

В очереди перед госпиталем стояло человек тридцать. От боли в кишечнике я тихо стонал. Скоро кишки выбросят очередную порцию. Я вышел из очереди, пытаясь не шататься, и, следуя указателям, направился в уборную. Покончив с делом, не сразу надел штаны. Как ни грязен был, но все же заметил кровь в экскрементах. Я вернулся и еще полчаса простоял в очереди.

Наконец дошло дело и до меня. Я стянул с себя лохмотья.

— Господи, ну и вонь, — воскликнул санитар. Он выглядел так же грозно, как плакат на воротах при лагере: «Вошь — это смерть!»

Я обвел взглядом длинный стол, за которым, словно судьи, сидели врачи. Отпираться бесполезно. Мне оставалось лишь признать свою вину.

— Бактериальная дизентерия, — проворчал один из медиков, потрясенный видом жидких испражнений, струившихся по моим ногам.

— Иди в душ, свинья, — проговорил другой. — Займемся тобой, когда вымоешься.

— Я только этого и хочу.

— Сюда, — указал первый санитар. Он был явно рад, что избавился от меня.

Я накинул шинель на костлявые плечи и пошел в душевые. Там, к счастью, был лишь какой-то один странный парень, который скреб пол.

— Горячая вода есть? — спросил я, не надеясь на чудо.

— Тебе нужна горячая вода? — Он говорил мягким дружелюбным голосом.

— А что, есть?

— Есть. Для стирки на шестнадцатую роту заготовили две цистерны. Сейчас притащу. В душе только холодная.

Несмотря на приступ лихорадки, я понял: еще одна сволочь. Хочет мне услужить в обмен на сигареты или еще что-нибудь.

— Сигарет у меня нет, — сообщил я.

— Не важно. Я не курю, — ответил солдат дружелюбным тоном.

Я замер на месте от удивления:

— Вот оно что! Значит, я могу рассчитывать на горячую воду?

Солдат кивнул.

— Заходи, — пригласил он жестом в душевую кабинку. — Там тебе будет удобнее.

Через две минуты он вернулся с двумя кувшинами кипящей воды.

— Прямо с фронта? — спросил он. Я взглянул на него. Что ему нужно? Глуповатая улыбка не сходила с его лица.

— С фронта. И если хочешь знать, с меня хватит. Заболел я…

— Фронт — это ужасно… Фельдфебель Гульф говорит, — скоро пошлет и меня на передовую, чтобы там я получил пулю.

Под душем я испытал невероятное облегчение. С удивлением взглянул на солдата:

— Таких полно. Им нравится посылать других на смерть. А до этого чем ты занимался?

— Меня призвали три месяца назад. Я работал у герра Фештера. Потом попал в Польшу и записался в «Великую Германию».

«Знакомая история», — подумалось мне.

— А кто такой этот герр Фештер?

— Хозяин. Он, правда, строгий, но хороший человек. Я с детства на него работаю.

— Родители послали тебя работать совсем ребенком?

— У меня нет родителей. Герр Фештер забрал меня прямо из сиротского дома. У него на ферме много работы.

Я разглядывал его. Надо же, есть и те, кому повезло меньше. Он продолжал улыбаться. Я схватился за живот.

— Как тебя зовут?

— Фреш. Гельмут Фреш.

— Спасибо тебе, Фреш. Теперь мне нужно возвращаться в госпиталь.

Я уже готов был уйти, когда в дверях заметил коренастую фигуру, наблюдавшую за нами. Не успел я и слова произнести, как незнакомец рявкнул:

— Фреш!

Фреш сделал резкий поворот и бросился к влажной тряпке, оставленной на полу. Я медленно отступал, чтобы уйти незамеченным. Но фельдфебель сосредоточился на Фреше:

— Фреш! Почему отлыниваешь от работы?

— Я просто спросил его про войну, вот и все.

— Тебе запрещено трепаться на гауптвахте, Фреш. Ты имеешь право отвечать только на мои вопросы.

Фреш хотел было что-то сказать, но тут раздался звонкий хлопок. Я обернулся. Фельдфебель только что дал пощечину Фрешу. Я решил побыстрее выбраться отсюда. А на голову моего нового знакомого посыпались ругательства.

— Ублюдок! — процедил я сквозь зубы.

В госпитале меня без особого энтузиазма осмотрел терапевт. Я сразу понял, что общение с грязными оборванцами вроде меня для него — каторга. Он ощупал меня, а в заключение засунул палец в рот, проверить, в каком состоянии у меня зубы. Что-то написал на карточке, прикрепленной к моим документам, и меня послали дальше, к столу хирурга. Там проверили мои документы пять-шесть санитаров. Они попросили меня снять одежду, которую я набросил на плечи. Какой-то грубиян сделал мне укол, и меня отправили в здание госпиталя, где находились постели для больных. Там снова просмотрели мои документы, а затем произошло настоящее чудо: мне дали койку — чурбан, накрытый серой тканью. Ни одеял, ни простыни не было. Но зато я оказался на настоящей постели, в сухой комнате и под крышей.

Я бросился на койку. Голова разламывалась от лихорадки. Я так привык спать на земле, что никак не мог приспособиться к мягкому чистому матрасу. В комнате было еще несколько коек вроде моей. Там лежали и стонали солдаты, но я обращал на них внимания не больше, чем постоялец на гостиничную обстановку, если она ему не по вкусу. Я снял часть одежды и вместо одеяла укрылся шинелью и простыней. Так я лежал долго и пытался не думать о боли в животе.

Прошло какое-то время. Появились два санитара. Ни слова не говоря, они стащили с меня одеяло.