Карл Отто Конради - Гёте. Жизнь и творчество. Т. 2. Итог жизни

«Ни надежды, ни радости» — это выражение Арндта метко определяло скептическую позицию Гёте, который в ту пору провел в Богемии все лето до середины августа. В своем послании в канун 1814 года Карлу Августу Гёте называл минувший год «печальным и ужасным», хотя в новогоднюю ночь войска под командованием Блюхера перешли Рейн, чтобы преследовать Наполеона на французской территории. После «битвы народов» под Лейпцигом Рейнский союз распался, и веймарский герцог присоединился к антинаполеоновской коалиции, причем его назначили командующим одного из германских воинских корпусов. В январе 1814 года он выступил в поход с целью завоевания бельгийской части Нидерландов. Справившись с этой задачей, он в конце апреля 1814 года выехал в Париж, с 30 марта уже занятый войсками союзников; 11 апреля император отрекся от престола. Понятно, что Карл Август со смешанными чувствами пошел навстречу просьбе Гёте оградить его сына Августа от участия в военных действиях; кстати, из-за этого Август предстал в невыгодном свете перед своими друзьями и знакомыми. Еще в 1811 году он получил место асессора на герцогской службе, а впоследствии выразил желание пойти в армию. Однако его назначили ординарцем к наследному принцу, обретавшемуся в родном городе «до тех пор, пока молодой человек пожелает здесь оставаться», как язвительно присовокупил герцог в своем письме к Гёте (2 февраля 1814 г.).

В декабре 1813 года молодой историк Генрих Луден провел с Гёте длительную беседу, которую он воспроизвел впоследствии, пожалуй, недостаточно достоверно. Луден искал покровительства Гёте на предмет издания журнала под названием «Немезида». Как «государственный чиновник», Гёте ничего не мог возразить против намерения Лудена, однако в частном порядке он советовал не приниматься за издание. Лудену, по мнению Гёте, следовало по-прежнему заниматься научной работой, предоставить миру идти своим обычным путем. Политический журнал, считал поэт, доставит Лудену лишь неприятности: «Против вас обратятся все, кто обладает властью, вся знать; вы же хотите защитить хижины от дворцов…» Консерватизм Гёте — он желал сохранить существующий порядок, на крайний случай подвергнуть его улучшениям — был прочен. Дальше, как сообщает Луден, разговор коснулся текущих политических событий. Он отнюдь не равнодушен к «великим идеям свободы, народа, отечества», сказал Гёте, ему дорога судьба Германии, а у немецкого народа, как он заметил, «столь достойного в частностях и столь жалкого в целом», будущее еще впереди. Но вот что касается настоящего: разве народ и вправду пробудился? Разве люди знают, чего хотят? И разве удалось хоть чего-нибудь добиться? Конечно, французов прогнали, однако теперь в германских землях — войска других народов. «Мы с давних пор привыкли направлять наш взор лишь на запад и любую опасность ждать лишь оттуда, но ведь суша простирается и далеко на восток». Гёте опасался, как бы не произошла лишь смена гегемона. Слова поэта произвели сильное впечатление на Лудена. Значит, лгали все, кто твердил вокруг: будто у Гёте «нет любви к отечеству, будто ему чужды германский дух и вера в свой народ и честь Германии, как и ее позор, счастье или беда совершенно безразличны ему».

Рассказывая о встрече с поэтом, Луден пользовался формулировками, которые сам Гёте воспринял бы настороженно, ведь сомнительные последствия некоторых из них всем хорошо известны. Показательно, что поэт подчеркивал в той беседе: перед наукой и искусством, принадлежащими всему миру, рушатся «национальные барьеры». Гёте чувствовал, что патриотическая волна способна выплеснуть на поверхность также и тупой национализм с его враждой ко всему иноземному. Еще и поэтому он столь сдержанно относился к патриотическому энтузиазму периода освободительных войн. Накал ненависти в клейстовской «Битве Германа» никак не согрел бы его душу.

Между тем и он не собирался оставаться в стороне, в роли безучастного наблюдателя, и, как явствует из писем, сознавал важность освобождения страны от чужеземного господства, как и то, «с какой благодарностью нам следует праздновать эту победу» (из письма Фойгту от 11 июля 1815 г.). Гёте имел в виду окончательный разгром Наполеона 18 июня 1815 года в битве при Ватерлоо, после того как, возвратившись с острова Эльба, он в течение ста дней удерживал в своих руках власть. А когда весной 1814 года Ифланд попросил Гёте написать торжественную пьесу по случаю возвращения прусского короля в Берлин, поэт после некоторого размышления согласился. Эта пьеса — «Пробуждение Эпименида» — была поставлена лишь 30 марта 1815 года, в годовщину вступления союзных войск в Париж. Она оказалась перегруженной символикой, с трудом расшифровываемой; сложным образом сплелись в ней мифология и современность. В письме к Ифланду от 15 июня 1814 года Гёте признавался: он хотел воспользоваться возможностью «высказать нации, как переживал и переживает вместе с нею и горе и радость». К тому же он — со всей очевидностью — вложил в уста Эпименида критику собственного поведения:

Правда, жрец тут же оправдывает кающегося Эпименида:

Сходную мысль Гёте высказывал еще в ноябре 1813 года в одном из своих писем: в то время как многие подающие большие надежды молодые люди были принесены в жертву на полях сражений, те, кто остался трудиться в своей мастерской, обязаны бережно хранить «священный огонь науки и искусства» (из письма к Ф. И. Йону от 27 ноября 1813 г.).

Гёте написал «Пробуждение Эпименида» в тихом городке, неподалеку от Веймара, где с 1812 года был открыт небольшой серный курорт. Кстати, Гёте принимал участие в его создании советами и контролем («Краткий обзор возможного устройства купального заведения в Берке на Ильме», 22 января 1812 г.).

В мае и июне 1814 года он провел в этом уединенном городке полных шесть недель в обществе Кристианы и ее подруги Каролины Ульрих. «Здесь так тихо и мирно, как будто […] за сотню миль отсюда вообще нет военной суеты» (из письма X. Мейеру от 18 мая

1814 г.). Инспектор курорта, он же местный органист Иоганн Генрих Фридрих Шютц, часами играл для Гёте на рояле Баха и Моцарта, впоследствии он нередко наезжал в Веймар, чтобы музицировать в доме на Фрауэнплане. Когда поздней осенью 1818 года Гёте вновь пробыл три недели в Берке, то умелый инспектор, некогда обучавшийся в Эрфурте у Киттеля — ученика Баха, устроил для своего гостя приватный курс музыки, играя ежедневно на рояле по три-четыре часа: «в Берке… инспектор по моей просьбе ежедневно играл мне три-четыре часа в исторической последовательности все произведения от Себастьяна Баха до Бетховена, таким образом исполнив вещи Филиппа Эммануила, Генделя, Моцарта, Гайдна, а также Дюссека и многих других» (из письма Цельтеру от 4 января 1819 г. — XIII, 443).