Карл Отто Конради - Гёте. Жизнь и творчество. Т. 2. Итог жизни

Понадобился большой срок, чтобы Гёте мог получать такой гонорар. «Вертер» и «Гёц» в свое время не принесли автору никаких денег. За издание своих произведений у Гёшена он получил в 1786 году 200 талеров, а у Унгера в 1792 году — уже 5400 талеров. Только за «Германа и Доротею» (1797) берлинский издатель и книготорговец Фивег уплатил Гёте небывалый гонорар — 1000 талеров. Собранные Энгельзингом сведения о размерах заработков классиков (Neue Rundschau, 1976 г.), анализ гонораров тех времен, выполненный Доротеей Кун, показывают, как велика была разница в доходах писателей, насколько выше были заработки тех, кто, находясь на службе, получал твердый оклад, и какую острую нужду порой терпели «свободные» литераторы. А Гёте был с детства материально обеспечен; на веймарской службе он удостоился оклада высокопоставленного политического чиновника (первоначально — 1200, затем — 1800, а под конец — 3100 талеров), а начиная с 90-х годов принадлежал к числу самых высокооплачиваемых авторов. Однако в быту он далеко не всегда проявлял бережливость, порой бывал и щедрым, много денег тратил на пополнение своих коллекций, на научные интересы и исследования, вот почему он так и не сделался по-настоящему богатым. Впрочем, он к этому и не стремился, а желал лишь независимости, как и возможности свободно распоряжаться собой и путешествовать, а это и давала ему материальная обеспеченность. Надо иметь достаточно денег, чтобы «оплачивать приобретенные знания», признавался он Эккерману 13 февраля 1829 года. «Каждое bon mot, [29] Острота, каламбур ( франц. ). мною сказанное, стоит мне кошелька, набитого золотом. Полмиллиона личного моего состояния ушло на изучение того, что я теперь знаю, — не только все отцовское наследство, но и мое жалованье, и мои изрядные литературные доходы более чем за пятьдесят лет» (18 января 1827 г. — Эккерман, 287).

Он слегка кокетничал скромной обстановкой своих рабочих комнат и своей непритязательностью в быту. «Окиньте взглядом эту комнатку и соседнюю спаленку; обе комнаты невелики, а кажутся еще меньше, потому что до отказа забиты книгами, рукописями, предметами искусства, но с меня этого довольно, я всю зиму в них прожил, почти не заходя в другие» (Эккерман, 208). В роскошном доме, говорил Гёте, он мигом становится «ленивым и бездеятельным» (23 марта 1829 г.; 25 марта 1831 г. — Эккерман, 298).

Спустя несколько лет после завершения издания 1806–1810 годов было задумано новое полное собрание сочинений. В 1815–1819 годах, опять же в издательстве Котты, вышли сочинения в 20 томах; теперь собрание включало и биографическую книгу «Поэзия и правда» — части 1–3; тогда как 4-я часть (тома 16–20) была напечатана уже после смерти Гёте. Читатели высказывали пожелания, чтобы в новом издании произведения были размещены в хронологическом порядке. Гёте, однако, отклонил это вполне понятное пожелание с помощью глубоко показательного довода. В «Утренней газете» («Моргенблатт», 1816) он писал, что его работы представляют собой «продукты таланта, который развивается не ступенчато, но и не рыщет слепо по сторонам, а словно бы из определенного центра одновременно предпринимает попытки в разных направлениях и ищет себе приложения как вблизи, так и вдали, иной проторенный путь покинет раз и навсегда и долго следует другим путем. Разве не видно, какая получится странная смесь, если все, что одновременно занимало сочинителя, собрать в один и тот же том…» («Полная хронология сочинений Гёте»).

Правда, в конце 20-го тома Гёте поместил хронологическую таблицу своих произведений с 1769 по 1818 год, однако заметил при этом, что напечатанные труды всего лишь части целого, «которые коренятся и произрастают на жизненной почве, где деяния и познание, речи и письменное творчество в своей нескончаемоста образуют сложный клубок, который трудно распутать».

В связи с изданием этого собрания сочинений Гёте к тому же высказал принципиальные замечания о знаках препинания. Так как мы больше читаем, чем говорим, то ставим слишком много запятых. Между тем запятую следует ставить только там, где в разговоре делается пауза, вытекающая из смысла текста. «Однако тут я не педант и оставляю господину корректору полную свободу в известных случаях ставить запятые по своему усмотрению» (из письма Котте от 3 июня 1816 г.). Все это, разумеется, не облегчило труд последующих издателей. Можно лишь удивляться, как обильно некоторые из них уснащали текст знаками препинания.

1 мая 1822 года Гёте записал в своем дневнике: «Мысли о новом издании моих произведений». В ту пору поэту было 72 года, конец уже мог быть близок. И его все больше занимали мысли о судьбе гигантского труда всей его долгой жизни, как и о том, что еще он может в этом смысле сделать. Сама собой напрашивалась идея «последнего прижизненного издания». Но сперва нужно было навести порядок в груде напечатанного и ненапечатанного материала. Фридрих Теодор Койтер (1790–1856), хранитель библиотеки в Веймаре и с 1818 года одновременно личный секретарь Гёте, летом 1822 года принялся за просмотр всех фондов, составил перечень и далее по необходимоста пополнял архив, а после смерти Гёте, согласно его завещанию, остался официальным хранителем его архива. Гёте отнюдь не собирался публиковать все, что когда-либо было им написано или продиктовано. Стало быть, предстояло проверить и отобрать все тексты, затем подготовить их к печати. Гёте сообщил 11 июня 1823 года в письме к Котте, что подыскивает молодых людей, «которым можно поручить редактирование текстов, коль скоро уже нет надежды успеть все это сделать самому. […] Уже давно наблюдаю я за одним молодым человеком — Эккерманом из Ганновера, он внушает мне большое доверие. […] Сейчас он здесь, и я думаю занять его некоторыми подготовительными работами».

Иоганн Петер Эккерман (1792–1854) стал доверенным сотрудником Гёте в последнее десятилетие жизни поэта, и только благодаря этому потомкам знакомо его имя. Впоследствии он также выпускал в свет наследие Гёте, и эта работа в помощь великому старцу настолько поглощала все его силы, что все его собственные надежды и замысли (день ото дня оскудевавшие) совсем потонули в ней.

Гёте и дальше продолжал подыскивать помощников, способных заново пересмотреть уже опубликованные произведения, «прицельно проверить грамматический строй, критически осмыслить, не прокралась ли какая-нибудь прежде не замеченная опечатка» (из письма Котте от 3 июля 1824 г.).

В конце концов эта работа была поручена Карлу Вильгельму Гётлингу, хранителю библиотеки и профессору классической филологии в Йене. Гёте подробно обсудил с ним основные требования к будущей корректуре; однако он глубоко доверял этому ученому филологу и впоследствии ограничивался лишь выборочными проверками его работы. Вот почему влияние Гётлинга на построение текста оказалось столь значительным, и нынешние издатели сталкиваются с таким обилием сложных издательских проблем, объем и последствия которых непосвященному трудно вообразить.