Рюрик Ивнев - Часы и голоса

Я не помню такого сна,
Я не видел таких чудес.
Надо мной горит вышина,
Подо мною воздушный лес.

Эти пышные вечера
Возрождающейся Москвы —
Я, как пьяный, брожу до утра
По аллеям ее синевы.

Сурова жизнь — и все ж она
Елейно иногда нежна.
Раз навсегда уйти от зла,
Гори, но не сгорай дотла.
Есть столько радостей на свете,
Юнее будь душой, чем дети.
Едва ли это не судьба, —
Сегодня мы с тобою вместе,
Еще день, два, но с новой вестью
Нам станет тесною изба.
Игра страстей, любви и чести
Несет нам муки, может быть.
Умей же все переносить.

Слова — ведь это груз в пути,
Мешок тяжелый, мясо с кровью.
О, если бы я мог найти
Таинственные междусловья!

Порой мне кажется, что вот
Они, шумя, как птицы в поле,
До боли разрезая рот,
Гурьбою ринутся на волю.

Но иногда земля мертва,
Уносит все палящий ветер.
И кажется, что все на свете —
Одни слова.

Милый голос, теплота руки…
Вот и все. Наука и законы,
Александры и Наполеоны,
Это все — такие пустяки.

Милый голос, чуточку усталый,
И улыбка тихая во мгле…
Чтобы быть счастливым на земле,
Сердцу надо до смешного мало.

Пусть же разорвут меня на части
И на всех соборах проклянут
За нечеловеческое счастье
Этих изумительных минут.

Милый голос, теплота руки…
Вот и все: моря и океаны,
Города, пустыни, царства, страны,
Это все — такие пустяки.

Милый голос, теплота руки…

Я шел и полз. Всего мне было мало,
Глазами все хотелось зачерпнуть —
И хризолит безмолвного Байкала,
И ручейков серебряную ртуть.

Как тешится порой судьба над нами —
Я все забыл на несколько минут
И всматривался жадными глазами
В Иркутск, запеленованный снегами,
И Ангары кипящий изумруд.

Глаза слезой не затуманились,
Душа почти уже мертва,
Не мы — друг другу чинно кланялись
Окаменевшие слова.

Не верилось, что радость общая
Когда-то связывала нас,
Ни по улыбке полусморщенной,
Ни по движенью наших глаз.

Глаза слезой не затуманились,
Душа почти уже мертва,
Не мы — друг другу чинно кланялись
Окаменевшие слова.

Есть в жизни каждого один ужасный час,
Его знавали скифы и Эллада,
И от него не отрывали глаз
Ни Вавилон, ни Фивы, ни Гренада.

И нет такой твердыни на земле,
Где б не стоял он, точно вещий призрак,
Безмолвно копошащийся в золе,
Как будто силясь дух усопших вызвать.

То — час безмолвия, когда в душе у нас
Надежда рушится, как колоннада,
Когда любви последний луч угас
И нам от жизни ничего не надо.

Тогда осознаем мы, чуть дыша,
Что чем любили глубже и полнее,
Чем окрыленнее была у нас душа,
Тем этот час разит сердца больнее.

Здесь не увидишь никаких различий
Зажиточности или бедноты,
Здесь все равны, как птицы в стае птичьей,
Спустившейся с небесной высоты.
И мнится мне, — среди живых творений
Один Адам на весь обширный зал,
А остальное — только отраженье
Его фигуры в множестве зеркал.
Здесь все равны не только по закону:
Энтузиаст, и скептик, и педант,
Храбрец и трус, невежда и ученый,
Крестьянский парень и столичный франт.
Как предки наши в тоге иль в мундире,
Устав от битвы, чтобы отдохнуть,
На сутки заключали перемирье,
Так здесь, пройдя тернистый долгий путь,
Добро и Зло, Порок и Добродетель,
За первенство, как на войне, борясь,
Отбросили натянутые сети,
Чтоб отдохнуть от ловли душ на час.
На час один забыть нетрудно сущность
Своей души, ведь нет к тому препон.
Среди людей, друг другу спину трущих,
Знак равенства. И здесь незыблем он.
Здесь все равны на этот час единый.
Но если бы, наперекор судьбе,
Могли мы взять хоть несколько крупинок
От равенства природного себе!

Воскресните, Сократ и Аристотель!
Платон, продолжи свой бессмертный пир.
Не для того, чтобы ответить — кто ты,
Зачем живешь и что такое мир.

Скажите мне от имени науки,
Как сердце на своем земном пути
Перенесло все горести и муки,
А счастья не смогло перенести.

Как отличить мне волю от неволи,
Поведайте мне, правды не тая.
И почему не умерев от боли,
От нежной ласки умираю я?

Как это сердце биться не устало,
Уже пропевшее на все лады?
И как мне быть? Мне мало, мало, мало
Травы, и звезд, и солнца, и воды.

От этой алчности мне страшно поневоле,
Чего ты хочешь, знойная душа?
Ты видела леса, дышала ветром в поле,
И шум морей твою судьбу решал.

Забыв о том, что я имею имя,
Хочу одним движением руки —
Стереть года и все, что было с ними.
Как мел стирают с грифельной доски.

Как это сердце биться не устало,
Уже пропевшее на все лады,
И как мне быть? Мне мало, мало мало
Травы, и звезд, и солнца, и воды.

Быть может, все, что видел я когда-то:
Простор полей, и Тихий океан,
И дней мятежных длинный караван, —
Должно погаснуть, точно луч заката,
Пред мраморной вершиной Арарата.

Быть может, я пришел к заветной цели,
И больше нет желаний никаких,
И я стою у общей колыбели
Моей судьбы и судеб мировых.

И все, что ум и сердце волновало,
Смятение взволнованной души,
Вдруг отошло, и в мертвенной тиши,
Переливаясь радугой опала,
Одна вершина предо мной сверкала.

Ты не чернилами писал стихи, а кровью,
О солнце пел и ненавидел тьму,
Служил стихом народу своему,
Всегда смотрел вперед. Вот почему
Увенчан ты и славой и любовью.

От карты Франции не отрываю глаз.
Руан, Уаза, Монмеди и Сена.
Страна горит. Безумье иль измена?
И в этот задыхающийся час
Безмолвна корсиканская арена:
Наполеон приходит только раз.

Как раненая львица, предо мной
Булавками исколотая карта.
Но мысль летит сквозь пуль и ветра вой
Не к царственной гробнице Бонапарта.