Питер Акройд - Ньютон

Конечно же на его состоянии каким-то неведомым образом сказалась и дружба с Фатио. Эмоциональный накал ее оказался очень высок, выше, чем водилось у тогдашних взрослых мужчин, и, возможно, панический страх Ньютона перед «волнениями» относился и к этому юноше. Здесь нелишне заметить, что в странном письме к Локку он писал о попытке последнего «поссорить меня с женщинами и иных подобных усилиях » (курсив мой). В свое время Локк и Фатио жили вместе в доме их общей знакомой, леди Мэшем. Они приглашали и Ньютона присоединиться к ним. Правда и то, что в ту несчастливую для Ньютона пору четырехлетняя дружба ученого с Фатио оборвалась, а затем так и не возобновилась. Остальное – лишь домыслы.

Какова бы ни была причина этого временного помрачения, ясно одно: Ньютон быстро оправился. Собственно, его душевная и физическая стойкость вообще достойна удивления: она ясно свидетельствует о тех запасах здоровья и энергии, которые он тратил на свою работу. Осенью 1693 года он возобновил переписку со своими корреспондентами, извиняясь (в том числе и перед Гюйгенсом) за то, что куда-то затерял их последнее письмо. В послании к Гюйгенсу он делает довольно неправдоподобное заявление: «Я ценю друзей гораздо выше, чем математические открытия». Впрочем, его могли отрезвить недавние переживания.

В последующие месяцы он переписывался с Дэвидом Грегори (недавно назначенным профессором астрономии в Оксфордском университете) по математическим и космологическим вопросам, планируя вместе с ним новое, исправленное издание «Начал», с полностью измененной структурой; он хотел также добавить статью о геометрии у древних, чтобы подкрепить свое собственное убеждение в том, что тайны Вселенной уже были известны его далеким предшественникам. Кроме того, Ньютон намеревался выпустить книгу, посвященную его оптическим открытиям: в конце концов она явилась миру под названием «Оптика». Грегори замечал, что «коль скоро подобная книга будет напечатана, она сможет соперничать с Principia Mathematica … Он сообщает неслыханные чудеса о цвете».

В тот же период Ньютон сопоставляет различные рукописи в ходе изучения Апокалипсиса и набрасывает проект математической программы для Христовой школы-больницы. [44]Он по-прежнему читает множество алхимических текстов: эта страсть так его и не покинула. Нет, он не был похож на человека, только что пережившего опасный или длительный нервный срыв.

И конечно же он не потерял свой скептицизм и здравый смысл. В ту пору много говорили о привидении, которое будто бы обитало в доме напротив ворот кембриджской церкви Святого Иоанна, на той же улице, где жил Ньютон. И вот однажды несколько студентов и преподавателей университета пришли в этот дом в надежде воочию увидеть загадочное явление. Ньютон заметил их, проходя мимо, и, судя по рассказу очевидца, разволновался и принялся их увещевать: «О! Вы глупцы, неужели у вас совсем нет разума, неужели вы не понимаете, что все подобные вещи – попросту надувательство и обман? Прочь, прочь, ступайте домой, не позорьтесь».

Лучшее свидетельство того, что Ньютон вполне сохранил свои мыслительные способности, – то, что в 1694 году он, помимо всего прочего, еще и заново взялся за теорию, которую сам называл «теорией Луны». Луна оставалась одним из его страстных увлечений, и однажды он даже признался, что «голова у него болела лишь во время лунных штудий». Проблема движения этого спутника в свете теории гравитации – задача, которую Ньютон так и не сумел решить. Впрочем, он сохранял прежнюю целеустремленность, по крайней мере в научной работе: он был уверен, что всякая задача имеет решение. В начале сентября 1694 года он вместе с Дэвидом Грегори посетил Гринвичскую обсерваторию, чтобы получить более точные результаты наблюдений Луны.

Королевский астроном Джон Флемстид отличался подозрительностью и недоверчивостью. Многому в науке он обучился самостоятельно, детство провел в нищете и болезнях. Карл II назначил его королевским астрономом, однако не обеспечил достаточными средствами для работы. Денег у Флемстида было мало, и обсерватории постоянно не хватало ресурсов и оборудования, тем не менее королевский астроном старался добиваться своих целей. А затеял он поистине грандиозный проект – «звездный каталог», где предполагалось указать расположение всех известных в то время звезд. Флемстид очень хотел завоевать расположение Ньютона; в своих заметках он пишет, что «его одобрение ценнее для меня, чем вопли всех невежд мира», вот почему он согласился предоставить Ньютону данные своих наблюдений Луны, но при условии, что тот больше никому их не покажет.

Ньютон оказался упрямым и властным коллегой – он постоянно требовал от Флемстида всё новые и новые результаты, подвергая сомнению те, что шли вразрез с его теориями. Когда же Флемстид попросил хотя бы немного прояснить ему эти теории, выяснилось, что понять их он не в состоянии. Кроме того, он допустил ошибку, усомнившись в точности некоторых расчетов Ньютона. Это привело Ньютона в еще большее нетерпение, и он выразил желание, чтобы Флемстид просто посылал ему первичные данные без всяких комментариев. «Мне требуются не ваши выкладки, – писал он, – а лишь ваши наблюдения». Ньютон даже предложил заплатить Флемстиду за работу, но тот счел это недостойным и оскорбительным предложением. «Я весьма недоволен вами, – писал он, – ибо вы предложили вознаградить меня за мои труды». Судя по всему, Ньютон, предлагая Флемстиду деньги, обращался с ним как с собственным лакеем или как с простым техническим помощником. А Флемстид считал, что вносит ценный вклад в работы своего собрата-ученого.

Ньютон предполагал закончить работу над лунной теорией в сравнительно короткий срок. «Я думаю, – писал он Флемстиду, – это дело займет примерно три или четыре месяца, и когда я его завершу, я завершу его навеки». Вот характерные интонации Ньютона, человека вечно занятого и работающего чрезвычайно быстро. Решив ту или иную задачу, он навсегда забывал о ней.

Флемстид, однако, не предоставлял Ньютону материалы, необходимые для того, чтобы должным образом доделать работу. Когда астроном пожаловался на болезнь, Ньютон не выразил особого сочувствия; узнав о головных болях, терзающих ученого, он лишь посоветовал покрепче затянуть голову повязкой, пока голова не «онемеет». В сердитом и нетерпеливом послании Ньютон заявлял Флемстиду: «Поскольку я… не увидел возможности получить от вас сведения или исправить ваши записи, я утратил всякую надежду закончить лунную теорию, и мне явилась мысль оставить ее как вещь неосуществимую». Затем он вообще перестал отвечать на письма Флемстида. Новая вспышка ярости охватила его, когда он обнаружил, что Флемстид разгласил некоторые из его лунных результатов; Ньютон заявил, что ему отвратительно, когда «чужеземцы надоедают и докучают ему, расспрашивая о математических предметах».