Питер Акройд - Ньютон

Он стал образцовым сыщиком, чего вполне можно ожидать от человека, который проводил успешные изыскания в космических сферах. Он преследовал добычу неустанно и безжалостно. Вместе со своими сотрудниками он совершал налеты на жилища фальшивомонетчиков, самостоятельно допрашивал их и затем посещал в камерах Ньюгейтской тюрьмы и во всевозможных других местах. По замечанию другого чиновника, «он рассматривал все сведения, которые мы до того сжигали целыми ящиками, и посещал все суды по делам этих злоумышленников». Его служебные расходы включали траты на «таверны и наем экипажей, а также посещение тюрем и иных мест наказания чеканщиков незаконной монеты». Он вербовал агентов в одиннадцати странах, чтобы выслеживать виновных, и сам стал мировым судьей в графствах, прилегающих к Лондону, чтобы подкрепить собственные усилия.

Неудивительно, что «шлёпальщики» начали жаловаться на Ньютона; его чрезмерное рвение и упорство вызывали у них особое отвращение. Один из таких фальшивомонетчиков, как сообщалось, заявлял, что «смотритель Монетного двора ополчился на шлёпальщиков и, черт возьми, я бы давно был на свободе [вышел из Ньюгейта], кабы не он». Другой узник, попавший в сеть к Ньютону, провозглашал: «Хранитель Монетного двора – сущий мошенник, и, если бы король Яков вернулся, он бы этого мошенника точно пристрелил». На что его сокамерник отозвался: «Черт меня подери, хоть я с ним и незнаком, теперь-то я разделаюсь с этим негодяем, если только до него доберусь». Уильям Челонер, один из самых знаменитых фальшивомонетчиков, утверждал, что намерен «гнаться за старым псом хранителем до конца его жизни».

Ньютону повезло: Челонеру не суждена была долгая жизнь, три месяца спустя его «отвезли на тележке» в Тайберн [47]– там его ждал эшафот. Возможно, Ньютону доставил особое удовольствие такой исход, поскольку перед этим Челонер проинформировал парламентскую комиссию, что знает куда более подходящий метод чеканки монеты, нежели тот, что применяет Ньютон, и даже предложил, чтобы его, Челонера, назначили главным инспектором Монетного двора. Комиссия приказала Ньютону изучить методы Челонера, на что Ньютон ответил яростным отказом: это означало бы выдать фальшивомонетчику тайны Монетного двора. В конце концов Ньютон победил. Судя по всему, он преследовал этих чеканщиков так, словно они представляли опасность лично для него. Но разве можно было усомниться, что он будет решительно и последовательно выполнять любую порученную ему работу?

Трудновато представить себе автора Principia Mathematica , величайшего ученого своей эпохи, шагающим по каменным коридорам Ньюгейтской тюрьмы или выслушивающим признания осужденных на смерть (подделка монеты каралась повешением); представляется, что это картинки скорее для беллетриста, чем для биографа. Но жизнь необыкновенного человека часто бывает полна необыкновенных противоречий. А может, особых противоречий тут и нет? Образ скрытного и маниакально целеустремленного мыслителя, адепта алхимии, человека, практически не имевшего друзей, не так уж далек от образа сыщика, рьяно допрашивающего тех, кого вот-вот вздернут на виселице. И в тот и в другой период жизни Ньютона – одна и та же напряженность мысли, глубокая сосредоточенность на задаче.

Здания Монетного двора являлись частью лондонского Тауэра – необходимая предосторожность против воровства или бунта. Ньютон поселился в служебном доме, расположенном между внешней оградой и стеной Тауэра, в тесном и шумном месте. Пять месяцев спустя он перебрался в более респектабельный район – в Вестминстер, на Джермин-стрит, где до сих пор висит мемориальная табличка в его честь. Жизнь в Лондоне была для него не лишена удовольствия, несмотря на все обременительные обязанности, которые он исполнял на Монетном дворе. Один из коллег сообщал, что «он всегда отличался доброжелательностию и приятностию в обращении, притом без всякой кичливости и тщеславия, всегда являл гостеприимство и по некоторым оказиям устраивал превосходные увеселения». Иными словами, он вписался в свое новое социальное положение и не был ни скаредным, ни алчным. Со временем он приобрел собственный экипаж и нанял около полудюжины слуг. Среди его имущества значатся два серебряных ночных горшка.

Не прошло и года после прибытия Ньютона в Лондон, как его избрали в совет Королевского научного общества, но он почти не принимал участия в его деятельности, пока не умер его враг Гук. Он не мог вынести, когда ему бросают вызов или возражают, и не терпел даже намека на соперничество. Между тем одиночество Ньютона вскоре было нарушено приездом его племянницы Катерины Бартон: ей предстояло стать домоправительницей в доме ученого на Джермин-стрит. Она была дочерью его сводной сестры Анны Смит, у которой наступили нелегкие времена. По-видимому, Кэтрин появилась в доме вскоре после того, как в 1696 году Ньютон его купил. Ей было тогда шестнадцать. Может показаться странным, что он решил разделить жилище с молодой родственницей, но при его лондонской жизни кто-то же должен был вести хозяйство, а за неимением жены что может быть лучше юной и послушной племянницы?

Следует заметить, что Катерина Бартон была красива и обаятельна, да к тому же наделена острым умом. В аристократическом клубе «Кит-Кэт» в ее честь произносили стихотворный тост:

Она стала близкой подругой Джонатана Свифта, который заявлял: «Я люблю ее сильнее, чем вы все…» Видимо, она и в самом деле была необыкновенной молодой особой: беспризорное дитя Линкольншира, удостоенное восхищения столь выдающихся персон. Ее нежная дружба со Свифтом заставляет предположить, что она не была ханжой и недотрогой, и его рассказы об их беседах (они обсуждали то последний скандал, то отсутствие в Лондоне девственниц) ясно показывают, что Катерина проявляла достаточно бойкости и живости ума, чтобы очаровать человека, который так часто скучал по время светских бесед.

По-видимому, ею увлекался не только Свифт: ходили настойчивые слухи, что она стала любовницей Чарльза Монтегю. Этот покровитель Ньютона, получивший титул лорда Галифакса в 1700 году, был ею совершенно покорен – если верить свидетельствам, которые содержатся в дошедших до нас документах. В своем завещании он оставил ей три тысячи фунтов и все свои драгоценности – «как малый залог великой любви и страсти, каковую я столь долго к ней питаю»: к этому дару он сделал в последующие годы значительные прибавления, завещав ей годовой доход и большой особняк с поместьем. Разумеется, об их отношениях ходило много слухов, которые лишь подогревались благодаря маячившей на заднем плане тени великого Исаака Ньютона. Джон Флемстид, все еще уязвленный тем, как Ньютон обошелся с его астрономическими данными, заявлял, что Галифакс оставил мисс Катерине деньги и землю «за ее превосходное искусство вести беседу » – сатирический выпад, не укрывшийся от современников. Биограф Галифакса подтверждал существование кривотолков, уверяя, будто Галифакс после смерти своей жены пожелал, чтобы Катерина «сделалась главной распорядительницей его домашних дел», поскольку она «молода, прекрасна и жизнерадостна», хотя придирчивые люди и «предпочли вынести о ней суждение, коего она нисколько не заслуживает, ибо является женщиной необычайно честной и добродетельной».