Филлип Боссан - Людовик XIV, король - артист

Ибо Аполлон отныне царит повсюду: над бассейном Времен года, над фигурами Месяцев и в личных покоях короля, изображенный Уассом на плафоне, в то время как вокруг него, пишет Фелибьен, «так как девиз короля — солнце, семь планет украшают семь частей апартаментов, так что на каждой представлены деяния героев Древности, связанные с каждой из планет и с деяниями Его Величества».

Но пока это долгое архитектурное продвижение направляется к новому рубежу, театр, музыка и танец уже готовы пересечь границу.

Крайне трудно, можно сказать, почти невозможно с документами в руках проследовать за Людовиком XIV при возведении Версаля. Его присутствие повсюду угадывается, но оно почти неуловимо, если придерживаться источников. В период, когда все решается, когда мало-помалу создается ситуация настолько необратимая (даже если столь многих элементов еще недостает), что можно подумать, будто Версаль строится сам собой, в течение 1665—1674 годов доку менты настолько редки и их иной раз настолько трудно расшифровать, что часто возникает впечатление, будто кому-то доставляло удовольствие запутывать дела.

Позднее, в 1685 или 1687-м, когда построят мраморный Трианон, мемуары, рапорты, счета станут более многочисленными и, главное, более четкими: да, тогда можно будет оценить прямое влияние короля на то, что происходит; станет заметно, что он всюду присутствует, за всем наблюдает, всем управляет. Неужели Кольбер был менее аккуратен, чем Лувуа? Разумеется, нет. Но документы, который оставил нам первый, — не более чем памятки, резюме ситуации, записи, которые он делал для себя и которые, следовательно, умалчивают о том, что не составляло проблемы, или о том, что казалось очевидным — и что, к несчастью, не всегда является таковым для нас!.. Напротив, документы, которые достались нам от Лувуа, — это оплаченные счета или приказы, предназначенные для немедленного исполнения и потому сегодня, как и вчера, совершенно отчетливые. Это всегда так, и хотелось бы в истории Версаля располагать письмами Лувуа Мансару или другому подобному мастеру с такими же решительными началами абзацев, вроде: «Король хочет, чтобы...»; «Король также находит удачным...» И еще чаще: «Его Величество не хочет, чтобы верхние балюстрады Трианона строились бы из тоннерского камня и категорически желает, чтобы они были из камня из Сен-Лэ...»; «Его Величество недоволен эффектом, который производит здание со стороны сада...»; «Король приказал, чтобы это сломали... Его Величество хотел бы, чтобы это было что-то очень легкое...»; «Его Величество рассудил, что не годится, чтобы...»

Ничего подобного в 1665 или 1669-м. И тем не менее какие значительные решения, какая определенность ориентиров! Кто это решал? Разумеется, без распоряжения короля никто. Но как это происходило? Выражал ли король пожелания, приказывал ли, как будет делать это при постройке Трианона? Или он только давал согласие, одобрял то, что ему предлагали? Покорялся ли он против воли или с сожалением, из технической необходимости, которая не совпадала с его идеей?

Возьмем очевидный пример, основополагающее решение, которое заключает в себе всю будущность дворца. Вероятно, в 1669 году был момент, когда планировали разрушить маленький дворец Людовика XIII. Решение значительное, поскольку если бы оно действительно было исполнено, мы не имели бы больше Мраморного двора и никаких каменных и кирпичных построек, которые мы можем видеть сегодня со стороны города, не существовало бы. Это по необходимости повлекло бы радикальные изменения в будущей планировке дворца, как снаружи, так и изнутри. Но кто решил его снести? Когда? Почему? Первый свидетель — Кольбер. В столь важном документе, каким, согласно своему названию, являются «Основные доводы», своего рода меморандуме, в котором он стремится подвести итог и прояснить принятые решения, находится следующая фраза, кристально ясная: «В противовес же этому решению может быть выдвинуто сделанное Королем большое публичное заявление о сносе маленького дворца до основания».

Итак, кажется, что дело ясно: разрушить — решение короля.

Второй свидетель — Шарль Перро, доверенное лицо Кольбера: «Королю предложили снести маленький дворец и построить на его месте здания, подобные и симметричные уже построенным».

Вот, следовательно, новая деталь, датирующая решение, о котором идет речь: оно следует за возведением новых зданий, то есть фасада Лево, обращенного к парку. И подтверждает наличие у Лево плана полной реконструкции фасада, обращенного к городу.

Загадка содержится в первых словах: «Королю предложили...» Кто предложил? Исходя из этого, не королю принадлежала инициатива сноса. Ему предложили. Принял ли он эту идею? Несомненно, ибо Кольбер говорит о «большом публичном заявлении», которое Король сделал. И все же Перро продолжает: «Королю предложили... но Король не захотел с этим согласиться». Это меняет дело. Итак; король сделал большое публичное заявление о некоторых вещах, которых он в действительности не хотел и которые в конце концов не будут исполнены.

Перро заходит еще дальше и одним словом обрисовывает нам тон этой дискуссии — она горячая с обеих сторон: «Ему убедительно показали, что большая часть угрожает обрушиться, что перестроили то, что требуется перестроить, и сомневаясь, не представили ли ему этот маленький дворец более ветхим, чем он есть, чтобы заставить его снести, он сказал, с некоторым раздражением, что можно снести все, что было, но что он восстановит дворец в прежнем виде и ничего там не поменяет».

(Нужно точно понимать язык Перро, чьи выражения сегодня, может быть, не вполне внятны. Говоря «перестроили», он хочет сказать, что король спорит с теми, кто говорит о плохом состоянии дворца, с которым ничего не остается делать, как только перестроить; «сомневаясь, не представили ли ему этот маленький дворец более ветхим, чем он есть», означает, что ему пытаются доказать, что тот в очень плохом состоянии. Ничего не «перестраивали», кроме как на словах.)

Затем нужно прочесть размышления Кольбера наедине с собой, которые он набрасывает, чтобы зафиксировать и упорядочить мысли. Его дурное расположение прорывается:

«Основные доводы:

Это, по общему мнению, — не что иное, как латание на скорую руку, из которого никогда ничего хорошего не выходит.

Все прекрасные здания должны быть подняты, и чем выше подняты, тем лучше.

Версаль же едва возвышается амфитеатром из воды. Следовательно, необходимо будет его поднять...

Всякий человек, имеющий вкус к архитектуре, и в настоящем, и в будущем найдет, что этот дворец напоминает человечка с длинными руками, с большой головой, так сказать, здание-урод.