Варлен Стронгин - Вольф Мессинг. Судьба пророка

У министерства культуры имелась своя разнарядка на присвоение почетных званий артистам. Некоторым, увы, не помогало даже включение в эту разнарядку. Тринадцать раз Москонцерт представлял к званию конферансье Михаила Наумовича Гаркави, прошедшего с нашими войсками весь путь от Москвы до Берлина, артиста мягкого, интеллигентного, остроумного и истинно находчивого. Он не раз после концерта вступал в «словесные бои» с публикой, отвечая на резкое замечание еще более колким, и всегда выходил победителем. То ли эти «словесные бои» мешали его продвижению, то ли полновесные посылки в лагерь, где сидела бывшая жена артиста – лучшая русская певица двадцатого века Лидия Русланова. Кто-то говорил, что Гаркави не понравился Сталину, якобы принявшему его по внешнему респектабельному виду и манере разговора за бывшего буржуя.

Вольфа Мессинга проверяли, и не раз, на лояльность новой родине, знали, что он дружил с авиатором Ковалевым, летавшим на его самолете. Хранил, как реликвию, фотографию, где они стояли рядом на аэродроме. И популярность Мессинга в народе была столь велика, что не отметить этот факт было трудно. Сборы, приносимые его концертами, намного перекрывали доходы от выступлений других звезд, верхи не возражали против того, чтобы отметить успехи Мессинга, и вот, вопреки его высказываниям о своем месте в искусстве, ему в середине шестидесятых присвоили звание заслуженного артиста РСФСР. Как рассказывает Валентина Иосифовна Ивановская, Вольф Григорьевич был все-таки безмерно этому рад, выглядел помолодевшим. Они находились на концертах во Владивостоке, и друзья по телефону сообщили Мессингу, что указ о присвоении звания будет напечатан на следующий день в газете «Известия». Когда в этом номере указ не появился, Вольф Григорьевич расстроился до отчаяния, вышел на сцену с гневным видом и успокоился лишь через день, когда указ был опубликован.

Журналисты не раз задавали Мессингу вопрос:

– Вольф Григорьевич, как у вас это получается?

Они даже не знали, как точно назвать то, что он делает, и называли его умение словом «это».

«Но что я мог ответить на этот вопрос? – говорил Вольф Мессинг. – По существу ничего. Ибо я сам не понимаю, как это делается». И приводил пример: «Представьте себе, что очутились в стране слепых. Ну, скажем, в той, которую нарисовал в одном из своих рассказов Герберт Уэллс, или в той, в которую перенес действие одной из своих маленьких драм Морис Метерлинк. Но для нас эта символическая страна или остров не будут символизировать человечество. Они нужны нам для большей наглядности примера. Итак, в мире слепых, где и не подозревают, что такое зрение, вы – единственный зрячий (подобную ситуацию описал в одной из своих пьес знаменитый японский писатель Кэндзабуро Оэ. – В. С. ). И дотошный слепой научный писатель, которому это действительно нужно знать для научной работы, настойчиво допрашивает вас:

– Неужели вы можете видеть предметы, удаленные от вас на десятки, сотни и тысячи метров? Невероятно! Ну расскажите, как это у вас получается? Как вы это делаете?..

Вы в приведенном примере в лучшем положении, чем я… Вы сможете рассказать то, что ряд поколений ученых в нашем зрячем мире установил как объективную истину на основе тысяч опытов. Ну а если вы уроженец страны слепых, где никаких научных опытов в области зрения не проводилось, то вы ничего объяснить не сумеете. И будете именно в том положении, в котором оказался я».

Вольф Григорьевич Мессинг обладал тайнами, о природе которых только догадывался, пути раскрытия которых только нащупывал. Здесь ему помогли бы и доктор Абель, и Зигмунд Фрейд… Увы, их учение у нас подвергалось злобной критике. Я уверен, что нашлись бы и советские ученые, если бы тогда они попытались разгадать феномен Мессинга, перешагнуть через догмы материализма, глубже проникнуть в неизведанные глубины человеческого мозга. Ведь доктор Абель научил еще юного Мессинга выделять в подсознании именно ту мысль, которую надлежало услышать.

Обращались к Мессингу и с просьбой:

– Научите, Вольф Григорьевич!

В ответ он обычно пожимал плечами. Видимо, развить эту способность можно, как и всякую другую, например, умение рисовать. Но если у человека нет таланта художника, он не напишет великих картин, сколько бы его ни учили.

Я лично не замечал у себя особых способностей к телепатии, но иногда «читал» мысли людей, зная их характер, отношение к разбираемому вопросу, о многом догадывался по их поведению – нервозности или равнодушию, по изменяющемуся выражению лица… Это – не телепатия, а умение, которое я назвал бы «физиономистикой». Удивляюсь, как это люди не могут сразу определить характер и суть человека, наблюдая, к примеру, и не раз, по телевидению того или иного политика.

В юные годы у меня был соавтор, вдвое старше меня, заслуженный артист РСФСР Владимир Давыдович Брагин, которому я очень обязан в жизни. Он работал в Театре Ленинского комсомола, который хотели закрыть, – зрители его почти не посещали из-за слишком прямолинейных партийно-патриотических спектаклей. Спас положение Владимир Брагин, пригласив домой тогдашнего министра культуры и в приватной беседе вместе с другими ведущими артистами театра отговорив от подобного решения. Это – кстати. К сожалению, Владимир Брагин заболел тяжелой формой рака, и однажды я подумал, что будет очень жаль, когда он уйдет из жизни, оставив жену с маленьким ребенком… Тут же лицо Брагина исказилось недовольной гримасой, он опустил голову и задумался. Очевидно, прочитал мою мысль.

Не сомневаюсь, что если не телепатическими, то гипнотизерскими качествами обладает поэт Андрей Вознесенский. Я живу недалеко от Дома литераторов и иногда вдруг ни с того ни с сего чувствовал, что должен туда пойти.

– Зачем? – спрашивала мама.

– Нужно, не знаю зачем, – отвечал я.

В вестибюле Дома литераторов меня обычно поджидал слегка улыбающийся Андрей Вознесенский, которому необходимо было со мной поговорить. Это было давно, в те годы, когда мы часто общались, вместе выступали и у нас была общая тема для бесед. Я рассказал об этих случаях его другу и ученику поэту Петру Вегину, ныне живущему в Америке. «И меня он так же вызывает», – ничуть не удивился Петр Вегин. Однажды ночью я внезапно и резко проснулся, а через несколько секунд раздался телефонный звонок. Я посмотрел на часы. Было два часа ночи. Звонил Вознесенский.

– Ты не спишь? – спросил он.

– Не сплю, – признался я, и он поведал о том, чем срочно хотел со мной поделиться.

Потом Вознесенский рассказывал мне, что, отдыхая в ялтинском Доме творчества писателей, ныне «приватизированном» Украиной, он вышел на прогулку и вдруг на него стали «надвигаться» глаза знакомой, оставшейся в Москве. Глаза приближались, становились все больше, и Вознесенский, упав на спину, очутился в яме. К счастью, не разбился. Через неделю в Ялту приехала его знакомая и точно указала место и яму, в которую он свалился.