Владимир Семёнов - Трагедия Цусимы

В течение четырех суток, которые Небогатое провел, притаившись в Port Dayotte, а мы бродили в море, ему надлежало не только погрузиться углем, пополнить запасы материалов, провизии и проч., но также (и это главное) всесторонне ознакомиться с приказами и циркулярами, изданными на эскадре и содержавшими в себе различные схемы перестроения и подготовки к бою в зависимости от того, с какой стороны появится неприятель, руководящие указания для действия артиллерии и т. п. Вся эта литература была дополнена заранее составленными и немедленно изданными приказами, определяющими роль III броненосного отряда (так был назван отряд адмирала Небогатова. «Мономах» отошел из-под его команды и был зачислен в крейсерский отряд адмирала Энквиста). Надо ли упоминать, что, разумеется, в тот же день, 26 апреля, полные экземпляры всех этих приказов и циркуляров, заранее приготовленные, были переданы не только адмиралу Небогатову и его штабу, но и командирам, старшим офицерам и в кают-компании вновь присоединившихся судов. Собирать их, пояснять и рассказывать им все своими словами — не было возможности, так как не было времени. Ведь прежде всего являлось необходимым принять уголь, запасы и материалы, так как ежечасно мог прийти Жонкьер, и хотя с душевным прискорбием, но все же попросить о выходе. Да так и случилось: 1 мая «Guichen» был свидетелем окончательного удаления эскадры от берегов, появившись (намеренно или случайно) в виду как раз в тот момент, когда вся «армада» уже находилась в море и строилась в походный порядок. Наш искренний доброжелатель был таким образом избавлен от грустной необходимости «просить честью». Наоборот, мог (верю, что от души) посылать нам по беспроволочному телеграфу наилучшие свои пожелания счастливого плавания и успеха в предстоящем бою.

О каких-нибудь учебных маневрированиях, стрельбе совместно с III броненосным отрядом — и речи быть не могло. Что касается стрельбы, то «во-первых — не было снарядов…» В отношении маневрирования, что возможно, предполагалось, если представится случай, выполнить на походе. Учиться было поздно, когда не сегодня завтра бой…

Два слова о… здоровье (странная тема?). Благодаря мерам, принятым для поддержания наилучшего питания и условий жизни, на которые адмирал категорически приказал «ничего не жалеть», общее санитарное состояние эскадры было вполне удовлетворительно. 10 000 людей, запертых в железных коробках, полгода в тропиках — и никаких эпидемических заболеваний. Одно сказывалось — переутомление. На этой почве заболевания были довольно часты. У меня нет под рукой статистических данных, и я могу привести примеры только из личных наблюдений на «Суворове», не доверяя памяти по отношению сведений о других судах, так как в моем дневнике о них ничего не записано.

Адмирал, как я уже говорил, прихварывал еще на Мадагаскаре. После двух дней, проведенных в постели, с которой он встал не столько благодаря помощи докторов, как силой собственной воли, он вообще плохо выглядел, а в дни, следовавшие за периодами особого возбуждения, напряжения сил, заметно приволакивал ногу. По внешности от него, выражаясь простонародным жаргоном, оставались «кожа да кости». У флаг-капитана на подходе к Аннаму случилось какое-то «легкое» кровоизлияние в мозгу, причинившее «частичный» паралич, не мешавший, однако, исполнению служебных обязанностей (боюсь, доктора обвинят меня в неточности терминов. Виноват — не занес в мой дневник латинских слов, которые сообщали их коллеги на «Суворове»). Флагманский штурман, полковник Ф., последнее время питался исключительно жидкой или мягкой, тщательно размельченной пищей. Лично он, по своим субъективным ощущениям, был уверен, что у него рак пищевода, доктора же, в дружеской беседе, констатировали аневризм, создающий впечатление набухания и сужения пищевода (Та же болезнь обнаружилась у старшего минера лейтенанта Б., ветерана предыдущей войны, серьезно раненного при взятии Таку). Второй старший флаг-офицер, лейтенант С. (не надо смешивать с первым старшим флаг-офицером, тоже С. — моим товарищем), вообще слабого здоровья, вынужден был, по рецепту докторов, прибегать к опиуму и морфию. Сколько знаю, в одном с ним положении был и флагманский минер лейтенант Л. Даже здоровяк на вид флаг-офицер лейтенант Н. прибегал к медицинской помощи и, когда его спрашивали: «Что за дрянь вы глотаете?» — отвечал: «Для душевного спокойствия и от бессонницы местные эскулапы прописали что-то бромистое!..» Из числа судовых офицеров добрая треть числилась пациентами, и все по болезням с такими мудреными латинскими названиями, что, не занеся их своевременно в мой дневник, сейчас решительно не берусь приводить на память.

Изумительную, если можно так выразиться, жизнеспособность проявлял командир «Суворова», капитан 1-го ранга И. Убежденный сторонник того взгляда, что мы идем на верную гибель, он, решив этот вопрос бесповоротно, как бы закрыл глаза на будущее и жил исключительно настоящим моментом, весь отдавшись заботе о своем корабле, о своей команде.

— Как погибать? Перевернувшись или нет, от снарядов, от мины, от ядовитых газов, от ран, от задушения, от потопления — это от Бога и от начальства! А мы свое дело сделаем! Безусловно, вся сила огня на «Суворов»! Раскатают, как пить дать! Но я уж распорядился, внушил и старшему офицеру, и всем старшим лейтенантам, которым придется, по очереди, вступать в командование «за выбытием» начальства из строя, чтобы помнили твердо: подходит конец «Суворову» — умри, но пересади адмирала на исправный корабль. Без «него» — все пропало!.. Одного только боюсь — соваться будет зря, и в первую же голову его-то и ухлопают!.. Тогда — кранкен!

Так говорил этот человек, которого я, несмотря на обвинения в беспечности, даже в легкомыслии, которые многими против него взводились, — не могу не признать идеальным типом солдата…

Наиболее тяжкую утрату несла эскадра в лице контр-адмирала Фелькерзама, высокообразованного, дельного и деятельного моряка и, что всего важнее, друга и товарища, единомышленника и сотрудника адмирала Рожественского. Он еще был жив в момент присоединения к нам отряда контр-адмирала Небогатова, но положение его было безнадежно, и дни — сочтены…

Этот — не выдержал. К нему судьба была милостивее, чем к его старому товарищу. Он не был свидетелем разгрома эскадры, и гроб его, поставленный перед судовым образом «Осляби», покоится на дне Японского моря вместе с броненосцем, может быть, и до сих пор еще сохранившим его адмиральский флаг, оставленный на нем и после смерти флагмана, чтобы спуском его не произвести тягостного впечатления на личный состав эскадры…