Роберт Мейсон - Цыпленок и ястреб

— Здесь, — Райкер был краснолиц, а получив от Коннорса локтем в глаз, стал вообще цвета вареного рака. Очень серьезный человек, почти без чувства юмора.

— Ладно, — капитан Шейкер захлопнул папку, взял ее под мышку и принялся дожидаться проверки. Он, в отличие от нас, был одет не в мятый летный комбез, а в форму; его ботинки сверкали. Командир взвода, он очень серьезно относился к тому, чтобы сначала быть военным и лишь потом авиатором.

Как раз когда Шейкер закончил, энсин Уолл, представитель флота и полковник Роджер Догвелл, армейский, неторопливо вышли из-за угла. Казалось, что Уолл постоянно готов рассмеяться. Он был единственным флотским на борту, а потому отвечал за корабль и был равен по должности Догвеллу [5] Энсин — примерный американский аналог нашего мичмана. "Кроэйтан" вошел в строй в 1942 году, как один из множества эскортных авианосцев типа "Боуг". В 1965, после многочисленных перестроек, его класс официально определялся, как "авианосец и сухогруз". К тому моменту он управлялся гражданским экипажем, и, таким образом, единственный представитель ВМС в звании энсина оказался равен по должности полковнику. Еще через пять лет "Кроэйтан" сдадут на слом. . Догвелл был человеком крупным; казалось, что он был бы не прочь завязать энсина каким-нибудь хорошим узлом. Шейкер небрежно отдал честь и ухмыляющийся энсин постучал ему пальцем по лбу. Догвелл нахмурился.

— Все здесь? — спросил энсин.

— Так точно, мистер Уолл, все здесь, — судя по тону Шейкера, ему хотелось спросить: а ты думал, они в парке гуляют?

— Сэр, а где Банджо? — вдруг спросил Коннорс.

— Я здесь, козлина, — Банджо ткнул Коннорса локтем под ребра.

— Ну слава Богу, слава Богу.

— Хорош, — Шейкер раздраженно обернулся. Уолл заулыбался. Догвелл выглядел по-настоящему злым. За все время плавания я слышал от полковника только одно слово: «Пилоты».

За завтраком Лиз уселся рядом со мной.

— Я назначил тебя пилотом. Перегонишь вертолет с авианосца, когда прибудем в Ки Нхон, — и он улыбнулся.

— Правда? — я попытался улыбнуться в ответ. Я не был уверен, что нормально поведу «Хьюи».

— Что такое? Тебе нехорошо? Съел что-то не то?

— Нет, все то. Не знаю, смогу ли взлететь на «Хьюи» с авианосца.

Лиз показал мне карандашную записку:

— Тут сказано, что ты сдал на управление «Хьюи». Всеми четырьмя моделями, — и он посмотрел на меня.

— Ну, я на них летал, но по большей части под шторкой, на высоте. У меня примерно десять часов визуальных полетов.

— Ты давно из летной школы? — и я увидел веселье в его глазах; он смотрел то в бумаги, то на меня.

— Выпустился в середине мая.

— И значит, не очень уверен, как взлетишь с корабля?

— Да.

— Ладно, — он положил записки на скатерть, рядом со своим подносом. — Я только что переназначил тебя. Будешь летать со мной.

— Спасибо. Не хотелось бы завершить командировку взлетом с авианосца.

— А, наверняка, ничего бы с тобой не случилось. Но мне нужен второй пилот. А тебе, судя по твоим словам, нужна практика.

После завтрака я отправился к своей койке за проверочной картой. Я начал забывать предстартовые процедуры. Достал карту из мешка и пошел в ангар — найти там «Хьюи», чтобы попрактиковаться.

Коридор от нашего кубрика до столовой выглядел как джунгли; он был забит разными коробками, мешками, бухтами троса, бочками, ящиками и вертолетами. Обычно там было полно народу, но в промежуток между сменами вахт я был один. На середине палубы я протиснулся между двумя фюзеляжами и отправился туда, где лампа освещала кабину «Хьюи» — достаточно далеко, чтобы меня никто не увидел. Я бы не хотел, чтобы меня за этим делом застали опытные пилоты. Каждый из них мог пробежаться по всей процедуре с такой же легкостью, с какой я чиркал своей «Зиппо».

Я открыл левую дверь. В кабине все было в точности, как и раньше, если не считать бронеспинок у пилотских кресел. Броня означала, что по кабине будут летать пули. И зачем я так спорил с комиссией по отчислению?

Одну из этих машин я поведу в бой — то, о чем я никогда не мечтал в детстве. Мне хотелось спасать жертв наводнения, очаровательных девушек, или парить над вершинами деревьев, собирая яблоки. Ни в одной из моих фантазий не было людей, которые стреляли бы в меня.

Я сел в командирское кресло, оно справа, и огляделся. Наш «Хьюи» был сликом, он не нес оружия, если не считать пулеметов в дверях, из которых будут вести огонь борттехник и стрелок. Наша задача — доставлять пехоту в зоны высадки. Те, кто на земле, постараются нас сбить. Мы же, в отличие от пилотов ганшипов, не сможем стрелять в ответ. Я даже представить не смог, на что все это будет похоже.

Броня добавила к вертолету 350 фунтов веса; это заняло место двух пехотинцев. Я постучал по ней костяшками пальцев. Вокруг кресла и под ним были металлокерамические панели в полдюйма толщиной; само же кресло представляло из себя алюминиевый каркас, на который натянули красную нейлоновую сетку. Бронепанель рядом с дверью выдвигалась вперед — защита для корпуса, но не для головы. Когда мы прибудем во Вьетнам, нам выдадут бронежилеты. С ними защита, пожалуй, станет полной. Я не мог представить пулю, которая пришлась бы во что-то, кроме как в броню. Это потому что в ангаре «Кроэйтана» никто не стрелял.

Я положил карту на радиопанель между креслами пилотов и обернулся, чтобы взглянуть на грузовой отсек. Он был U-образной формы — из-за броневых экранов, прикрывавших гидравлику и трансмиссию непосредственно под ротором винта. С двух сторон должны были стоять пулеметчики. Их М-60 крепились на турелях, но в течение первых двух месяцев пулеметы будут просто привязаны к эластичным тросам, свисающим сверху. Когда на борту были бортинженер и стрелок, грузовой отсек мог вместить восемь-десять солдат.

Я повернулся обратно, к приборной доске и расслабился. «Кроэйтан» покачивался на волнах, а я проходил по процедурам и вспоминал Пэйшнс.

— Если так сидеть целый день, то тут и дровосек придушил бы кого-нибудь, смеха ради, — так говорил Деккер. Деккер был арканзасцем из другого взвода. Вечно запыленный, неряшливый, и даже песочный ежик волос на его голове выглядел растрепанным. Он всегда был рядом со своим земляком, капитаном Моррисом и они перебрасывались всякими поговорками южан — «Довольный, как дохлый пес на солнцепеке».

Моррису было почти сорок. Хотя он и перешучивался с Деккером, но выглядел встревоженным. Он бриолинил свои редеющие черные волосы, а в уголках рта у него залегли задумчивые складки — последствие многих лет сосредоточенности. Моррис был моделистом. Он раздобыл у боцмана чертежи «Кроэйтана» и большую часть времени проводил за постройкой детальной модели корабля. Он даже нанес ржавчину в нужные места. Когда мне надоедало глазеть с носа или играть в шахматы, я частенько шел посмотреть, как работает Моррис. Это завораживало. По движениям его умелых рук и миролюбивому взгляду я видел, что ему нравилось делать то, что он делал. Но почему «Кроэйтан»? Моррис объяснил, что «Кроэйтан» был последним в своем роде. Моррис мне нравился и я его уважал. В эти бесконечные дни он, похоже, держался лучше, чем я сам.