Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)

Я вернулась домой в середине сентября, пробыв в гостях лишних две недели. По незнанию я не заказала заранее обратный билет, а в конце августа в Союз возвращалось довольно много людей, туристов и отпускников, лечившихся в Карловых Варах. Я ехала домой в новом костюме, купленном в Праге на свои сбережения. В вагоне вместе со мной возвращалась с гастролей по социалистическим странам какая-то наша эстрадная группа. Музыканты долго не решались заговорить со мной думая, что я иностранка. А когда заговорили, то не поверили, что я русская, уверяя меня, что с таким акцентом русских девушек не бывает. Вот что, значит, прожить в языковом окружении полтора месяца! На перроне в Москве к нашему вагону подошла московская артистка Лариса Лужина, которая стала известной после фильма «На семи ветрах», она кого-то встречала. И я помню, как она обратила на меня внимание и минуту, другую рассматривала, во что я одета и как причесана, тоже думая вероятно, что я чешка или словачка.

В свои вторые студенческие каникулы в середине 1966 года я поехала в Ленинград навестить свою подругу Риту. Она встретила меня на Московском вокзале и повезла в свое общежитие за Невой. Мы медленно ехали на трамвае, смотрели в окна и любовались зимним Питером. Так Ленинград всегда называли его жители, истинные петербуржцы и все ленинградские студенты, влюбленные навеки в город своей юности. Все, кто когда-либо учился в Ленинграде или хотя бы раз побывал там, навсегда оставлял в этом городе часть своего сердца и мечтал вернуться. Однако мой роман с Петербургом был еще впереди. А тогда это было первое знакомство: первые шаги по элегантному Невскому проспекту, первый взгляд, брошенный на колоннаду Казанского собора, на покрытые патиной купола Исаакиевского собора, первая встреча с Медным Всадником и рекой Невой, могучую силу которой не могли скрыть даже, покрывающие ее зимой льды. Поскольку Рита училась, я продолжала осваивать Питер одна, тем более что это было несложно сделать. Ленинград был и остается самым удобным для знакомства городом России за счет своей четкой планировки, широты улиц, простого дружелюбия и какой-то врожденной интеллигентности его постоянных жителей. Даже ленинградские линии метро подстать просторным улицам и проспектам. Здесь невозможно заблудиться.

Ленинград был тогда еще и одним из самых чистых, ухоженных и богатых городов Советского Союза. «Елисеевский магазин» на Невском проспекте в полной мере отражал для меня это богатство. Он сохранил не только дореволюционный, роскошный интерьер, но и обладал самым широким ассортиментом продуктов питания, о которых в Вологде мы даже не слышали. Было в этом магазине что-то прекрасно старорежимное с его зеркальными витринами, огромными хрустальными люстрами и цветными витражами. Он отличался необыкновенной чистотой и вышколенными продавцами, царственно стоящими за прилавками. Я проходила мимо прилавка с тортами и конфетами и, хотя никогда не была сластеной, не могла оторваться от этого пышного великолепия восточных и европейских сладостей, от шоколадной феерии, созданной на кондитерской фабрике «Красный Октябрь». В колбасном отделе виртуозно нарезали колбасы тончайшими просвечивающими ломтиками. Экзотические фрукты свешивались с вазонов фруктового отдела. Здесь я впервые увидела и попробовала бананы и надолго разочаровалась в них, настолько их вкус был непривычен и напоминал сладкую, сырую картошку. Наивысшим пилотажем обслуживания покупателей был имевшийся здесь же «Стол заказов», где можно было заказать и в течение месяца получить самые дефицитные продукты того времени: растворимый кофе, сырокопченую колбасу, красную рыбу, а также красную и черную икру.

Рита сводила меня в театр миниатюр на спектакль невообразимо популярного Аркадия Райкина. Нечего говорить, что это была моя первая и навсегда запомнившаяся встреча с великим артистом. Вместе со всем залом я смеялась до колик, до слез. Сатирические интермедии звучали тогда почти революционно. Однако он был единственным во всей стране артистом, которому было позволено критиковать существующую действительность. Поэтому создавалось впечатление, что недостатков у нас не так уж и много, и с ними легко справиться, особенно теперь, когда их так ярко показал сам Аркадий Райкин…

Еще мы сходили в знаменитое молодежное кафе, под называнием «Белая лошадь». Попасть туда было невероятно сложно, но Рита сумела получить приглашения заранее. Это кафе посещали все «продвинутые» наши и иностранные студенты. По вечерам в нем проходили концерты джазовой музыки и первые концерты бардов. Мне довелось увидеть там сверх популярных бардов, Кукина и Клячкина. Из летней поездки в Чехословакию я привезла антивоенный значок с надписью “End the War in Vietnam”, что в переводе означает «Кончайте войну во Вьетнаме». Как раз в эти годы во Вьетнаме была война, в которой участвовали не только социалистически настроенные вьетнамцы и их враги американцы, но и мы, на стороне революционного Вьетнама. Я носила на груди этот значок, не считая это чем-то особенно политически направленным. Как ни кощунственно это звучит, но мне значок нравился, как украшение, дополнявшее платье, ну, и надпись на нем была на английском языке. Однако в «Белой лошади» он вызвал ажиотаж, ко мне подошли два иностранных студента, очень меня благодарили за смелость и жали руку. Мне было немного стыдно.

Я уже писала об институте и о своих преподавателях, но поскольку это — веха в моей жизни, период полный нешуточной работы ума, обретения новых друзей и отношений, хочется остановить на этой поре взгляд и еще раз вспомнить, что особенно выделялось тогда из общего потока времени.

Пока человек не определился в жизни, пока он молод и у него нет своей собственной семьи, он общается с большим количеством людей: родных, друзей, товарищей, знакомых. И я прибивалась то к одной, то к другой компании в поисках единомышленников и близких по духу людей, желая уйти от одиночества.

Наш с братом общий друг Славка Попов еще в конце моего первого курса обучения как-то раз пригласил меня зайти к «очень интересному человеку», жившему на улице Мира, 17, в старом доме с аркой. Этого человека звали Женя Красильников, и был он оригинальным самодеятельным художником, самодеятельным же философом и гедонистом по призванию. С молодой женой Ирой Красильниковой, в девичестве Шум, он проживал в большой коммунальной квартире на втором этаже. У них с Ирой была маленькая комната без окон, выходившая в общий коридор недалеко от кухни и холодного общественного туалета, смотревшего на речку Золотуху. Преимущества этой комнаты в глазах многочисленных друзей Жени и Иры были неоспоримы — здесь царила полная свобода. И поэтому все когда-либо попавшие сюда становились, по меньшей мере, постоянными гостями. Сюда можно было прийти в любое время дня и ночи, в любом настроении и привести с собой кого угодно. Были, конечно, люди, которые не прижились, но я, мои друзья и подруги остались здесь на долгие годы. Мы буквально жили в этой квартире, даже когда Женя давно перебрался в другое место, оставив жену и маленького сына Антона. И стало понятно, что Ира, которую муж всегда держал в тени своей харизматичной личности, оказалась достаточно сильным и интересным человеком, чтобы не только сохранить всех прежних друзей дома, но и сделать его прибежищем и опорой для многих из нас, нуждавшихся в поддержке. И это продолжалось до тех пор, пока, через много лет, дом как памятник истории не расселили.