Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)

Таня из Иванова учила нас пить сладкий чай с разведенным в нем сливочным маслом. Я так и не смогла заставить себя попробовать этот кулинарный изыск. Одна девушка научила меня готовить мясо в сметанном соусе, этот рецепт до сих пор у меня на вооружении. Однако мясо мы тогда ели редко и любимым нашим блюдом были макароны с литовским сухим зеленым сыром, а вместо супа — бульон из отечественных бульонных кубиков. С виду они были довольно не аппетитными, коричневого цвета и липкой консистенции, поскольку их изготавливали из вываренных на мясокомбинате костей. Зато в них не было никаких химических добавок.

Объединяло нас всех одно — желание стать учеными, написать кандидатские диссертации и защититься.

Сначала мы все вставали рано по утрам и бежали в институт, а после обеда в библиотеки. Мы с Тамарой чаще всего ходили в БАН (библиотеку Академии наук, находившуюся на Васильевском острове недалеко от университета) и в Публичную библиотеку на Невском проспекте. В дальнейшем, мы стали посещать и университетскую библиотеку. Постепенно, однако, утренний сон становился все дольше, сказывалась ленинградская погода: дожди, общая постоянная сырость, низкое атмосферное давление и, с наступлением поздней осени и зимы, все более долгие ночи, во время которых над городом висел черно-красный смог, как фон в театральной преисподней. Кроме того, мы сильно уставали, потому что упорно и много занимались, готовясь сдавать весной экзамены по древним языкам (готскому, древнеанглийскому, среднеанглийскому). Особую трудность представлял собой готский язык, поскольку, как и латынь, является языком мертвым, то есть на нем говорили отдельные племена на территории современной Европы лишь с первого по седьмой век новой эры, затем он вышел из употребления, став при этом прародителем всех древних германских языков, включая древнеанглийский. Мы готовились также к экзаменам по истории языкознания, по языкознанию, стилистике, современному английскому языку и, как всегда, по истории партии.

Осенью нас представили нашим научным руководителям. Тамару прикрепили к мягкой, интеллигентной Изабелле Матвеевне Владер, кандидату наук, доценту, сразу вызвавшей у нас полное доверие и желание общаться. Моей руководительницей стала яркая, агрессивная в хорошем смысле этого слова Зинаида Яковлевна Тураева, кандидат филологических наук, доцент, заведующая кафедрой и просто неординарная женщина, остававшаяся пока для меня загадкой. Она взяла меня в свои ученицы, потому что ее заинтересовала тема моей будущей диссертации — «Сюжетное время в рассказах Э. Хемингуэя». Зинаида Яковлевна в то время работала над докторской диссертацией по близкой теме, она занималась языковыми средствами выражения художественного времени. В связи с загруженностью она редко могла видеться со мной, да в этом и не было большой необходимости, поскольку я занималась ликвидацией своей теоретической безграмотности. В этом мне очень помогла Тамара, выросшая в семье вузовских преподавателей. У нее еще до аспирантуры было системное представление о мировом и отечественном языкознании, большой багаж теоретических знаний, в то время как мне приходилось все начинать с азов. Тамара приехала в Ленинград заниматься языковыми особенностями перевода стихотворных текстов, необыкновенно сложной и практически не исследованной темой. Она и сама была поэтессой, постоянно переводила и писала прекрасные стихи. Это вообще была необыкновенная девушка, создававшая впечатление человека постоянно погруженного в свои научные проблемы, ведущего интенсивную внутреннюю жизнь. Именно под ее влиянием я ближе познакомилась с поэтами «серебряного века», и это тогда, когда многие из них либо не издавались, либо были просто запрещены. Навсегда полюбила Анну Ахматову, поразившую меня гениальной способностью просто, без надрыва, обыкновенными словами выражать самые глубокие чувства и мысли. Совершенно по-новому прочла Александра Блока и Андрея Белого. Навсегда была сражена блестящей метафоричностью стихотворных и прозаических образов Бориса Пастернака.

Благодаря Тамаре мне открылся ученый мир филологов, людей занимающихся изучением языков, общностью этих языков и различиями, их структурой и содержанием. Это был мир сложный и интересный, причастностью к которому человек может только гордиться.

В этот же год мы встретились и познакомились с уникальными учеными и замечательными людьми. Я буду рассказывать о них независимо от табели о рангах, а по мере знакомства, потому что для меня положение человека в обществе не имело и не имеет большого значения. Для меня всегда важен сам человек, особенно, если он отличается талантом, открытой душой, добротой, какими-нибудь свойствами или чертами, которые я люблю. Первой в этом ряду стоит женщина с удивительным именем — Беатриче Бенедиктовна Сулла.

Впервые оказавшись на кафедре английского языка, мы с Тамарой столкнулись с хорошо одетой немолодой, полной дамой. Ее большие, чуть на выкате глаза грозно смотрели на нас из-под нарисованных дугой бровей, а пухлый, капризный рот, презрительно кривился во время разговора. Дама строго осмотрела нас, будто спрашивая «Кто вы такие?» Это была сама Беатриче Бенедиктовна, она всегда так встречала новичков, принимавших ее за профессора, и робевших перед нею. Между тем, она занимала скромную должность секретаря кафедры, и вся ее суровость была напускной. С таким именем, с солидной внешностью и на такой должности она неизбежно становилась персонажем комедии ошибок. По сути, она была одинокой пожилой женщиной, которая напускной суровостью защищалась от желающих повеселиться на ее счет. Тамара и я сразу взяли над нею шефство, приглашали в филармонию, покупали билеты в театры и ходили вместе на спектакли. Думаю, что наша дружба была взаимной, потому что мы не оставляли ее одну, позволяли ей иногда капризничать и считать, что она для нас особенный человек, что, впрочем, так и было. И неизвестно, кто получал от этой дружбы больше, она или мы, потому что эта женщина знала и помнила многих больших ученых прошлого и настоящего, любила и знала свой город, его культурную жизнь, и ей было, что рассказать нам.

Только благодаря Беатриче Бенедиктовне мы попали на единственный в Ленинграде концерт Вана Клиберна. Концерт должен был состояться в мае — июне 1972 года, но очередь за билетами образовалась еще два года назад. Местом встречи очередников был садик перед Русским музеем. Беатриче Бенедиктовна стояла в этой очереди третьей! Последние месяцы перед концертом мы заменили ее в очереди, избавив тем самым от постоянного хождения на встречи очередников, переписывания списков и споров, сопряженных с «левыми» людьми, пытавшимися прорваться в начало очереди, а таких было много. За эту «бескорыстную» помощь она взяла нас с собой на концерт! Что за чудо был этот концерт! Ван Клиберн, более чем где-либо в мире, известный в России, в которую он впервые приезжал совсем юным участником московского музыкального конкурса в шестидесятые годы, был так тронут горячим приемом зрителей, что играл почти на час дольше положенного времени. Затем, сопровождаемый овациями и толпой поклонников, он пешком перешел из филармонии в гостиницу «Европейскую» и долго еще выходил кланяться и прощаться с нами на балкон гостиничного номера.