Григорий Коновалов - Былинка в поле

И дороги не будет мне. А ведь я как ползать начал, потянулся к плугу. С раздополья до белых мух - на полях.

Чем же виноват, что и сейчас не по часам работаю, а от зари до зари? Выслуживается, хвост замаран, мол". И Кириллыч скрипел зубами, когда уличал себя в том, что старается понравиться кузнецу.

- Степа, не захворал ты? - спрашивала жена Аряша, растолкав Степана среди ночи.

- Во сне молол чего-нибудь?

- Пот, как у хворого, вонючий.

- Поработай с мое... У меня нету диколонов, чтобы как Дуганов, прыскать себя с разных заездов. Помнится, зашел я как-то с гулянки, а он сунул мне в руки пузырек с красной грушей резиновой, разнагишался и велит прыскать. Я давлю грушу, как коровью сиську, из пузырька через трубку брызги, а мой хозяин поворачивается, да как упадет на четвереньки и прямо сахарницей ко мне:

"Орошай!" Это он ждал в гости в тринадцатом годе наследника. Трехсотлетие дома Романовых праздновали...

Так-то, Ариша, пахну я по ветхости... Не дает мне спокойно дожить новый кузнец. Не простых он людей, хотя инструмент играет в его руках.

- Ну, поехал, Степа! После братоубийственной воины столько рассказов было о переодетых помещиках да офицерах. Потом поутихло, а теперь опять за старую погудку, знать, перед новой войной-межусобицей. Забрось удочку, побалакай с ним.

- Распирает мне голову мысль: а вдруг кузнец преступник ужасный, человека убить для него все равно, что почесаться, - поскребся и забыл, какое место жиляла блоха. Почует он за своей спиной догляд, обернется раз одну пятерню на горло, другую на рот, и каюк!

Временами Кприллыч уверял себя в том, что кузнец из бывших, чья жизнь порушена революцией, кажется, без надежды восстановить ее, потерял, разнесчастный, родных, свету не рад... Но от этого прэдноложения было еща горше. "Закапканят волка на нашей: овчарне, начнут шерстить, перелицовывать, свежевать овец, не скрывается ла иод их шкурой вторая одежда волчья. Первому мне несдобровать: знал, да молчал, а не знал, так почему? Вороз ворону, знать, глаз не выклюет?.. Эх ты, распроклятая жизньжестянка, а не существо естественное! Хоть со своей должностью бефечь имение по наказу Цевнева. То красные, то Зелые захватывают имение, все требуют, а жалованье никто не думает платить. Да и какое жалованье, когда жизнь человека упала в цене, аж волос дыбом становится".

Как-то Степан Кириллович подслушал разговор кузязца с плотниками - они строила створы для кауза, он оковывал железом.

- Что ты мне, Петруха, завидуешь? - говорил кузнец, сидя на перекладине над каузом, свесив ноги. - Ты обсевок в поле, а я совсем, может, непаханый? Вот и выходит, плешивый позавидовал лысому.

Плотник Петруха вбил гвоздь, выпрямился, вытирая пот с белого, в глубоких морщинах лба.

- Да так это я. Человеку не угодишь, ему все мало.

На войне, бывало, вженькают кругом тебя пули, а ты уговариваешь судьбу: только бы выжить, а там рад буду пробавляться сухой коркой, лишь бы воздухом дышать.

- Что ты ему про войну, он ее, чай, сам знает вдоль а поперек, - подал голос Степан Кириллович из-за ветлы.

Показалось ему, что плечи кузнеца повело, как от озноба,

- Смерть солдату - свой брат, - сказал кузнец.

- Любишь ты коней, Калганов, а ни разу не попросился оседлать.

- Наше дело железо. - Угнув бритую голову, кузнец усмешливо взглянул на Афанасьева из-за дыма папироски. - Что ты присматриваешься ко мне, Степан Кириллович?

- Живешь по-чудному: молодой, а баб сторонишься, в компаниях не видно тебя.

- Деньги берегу... А ты почему с плетью ходишь? Не скучаешь по Дуганову, а?

Афанасьев сделал зверское лицо, замахнувшись плетью на кузнеца. Тот даже глазом не моргнул.

- Неробкий молодец.

- Вот если я взмахну, - сказал кузнец, крутанув над своей головой ребровку, - по уши в землю уйдешь...

Разговаривая, они незаметно пришли к хатке кузнец,; вошли в палисадник под клен. Влас угощал Афанасьева водкой, томил загадочными речами...

12

Проплакав в свое время, Фиска облегченно вздохнула:

теперь можно погулять, помянуть мужа. Подружилась с бывшим попом Яковом и его подругой Надеждой Ненастьевой. Яков работал засыпкой на мельнице по совместительству заведовал библиотекой, собирал по всем округе книги ц со временем столько натаскал ах что малевькая хатенка его ве могла вместить.

Фиена участвовала в спектаклях и до того перевоплощалась в любую роль, будь то вдова или мужик-доходяга, что даже односельчане не сразу опознавали ее.

Фиена лезла в каждую семейную ссору, защищая женщин, виноватя мужчин. Чуть свет, только еще коров выгоЕЯЮТ, она уже сцепилась с каким-нибудь "угнетателем"

чихвостя его за несознательность. Вместе с Ненастьеь она помогала сиротам. С ходу стыдила баб за их темнот .

смиренность, звала сгуртоваться, чтобы отстаивать жеь ские права. Но вскоре Ненастьева и Яков откачнулись с нее, потому что Фиена учиться не хотела, зато все чаш, стала захаживать к Мавре за рюмкой.

Все говорят, что я ветрено гуляю,

Все говорят, что я многих люблю,

Вот про все я всегда забываю,

А про это забыть не могу!

и вызывающе хлопала по бедрам. Шла, распустив свои толстые, до пят, косы, раздувала ноздри, хишно щуря киргизские глаза.

Свекровь и свекор отворачивались от нее.

- А-а, вы любите Марьку, меня не любите, - наступала на них Фиена.

- Не заносила бы хвост на сторону, - советовал Кузьма.

- У меня муж погиб! Не имеете права ругать мевя.

Фиена всхлипывала, потом пускалась плясать. Отдышавшись, требовала раздела: - Отдайте мне мой пай! Лошадь и корову, поставьте мне избу. Корову на милостыни сиротам раздам, пусть поминают моего Власа. А на лошади буду кататься.

- Тарарьш тебе в рот, дура! - Василиса замахнулась на нее половником,.

- Только тронь, я казенная! Я общественная! Сожгу Библию!

Антоном угрюмо молчал, подавляя тяжелое бешенство,

- Власушка меня любил. Он у меня вот где находился! - притопывала Фиена каблуком и вызывающе поворачивалась грудью к Автоному. - Попался бы ты мне, куриный пастух. Я бы жилы из тебя повымотала! Запрягай лошадь в тарантас, поеду в волость за инструкциями.

Волость отвернется, уйду в монастырь!

Любила рыбу - сама бегала рыбачить, потом чай пила с ягодами - хотелось потолстеть. А как стала активисткой, работы не видали от нее.

- Хлеб убирать надо. Пшеница лезет с поля, - сказал Автоном.

- Езжайте страдовать. а я понянчусь с вашим Гришкой. Я люблю детей.

Вместе с отцом и женой Автоном скосил и заскирдовал пшеницу безостую на своих полях, потом собрался убярагь и тот, потаенно засеянный на казенных землях клин, уж не радуясь, что соблазнился распахать его по-воровскому. "Земля ничья, жирует бесплодно... А если накроют, пропал тогда я", - думал он. Ни матери, ни отцу он не проговорился об клине, знала только Марька. Но она наотрез отказалась убирать этот хлеб. В самую последнюю минуту открылся Фиене, соблазняя ее поехать с ним на уборку. Та жестко выговорила себе треть денег от продажи зерна с того участка...