Ричард Дана - Два года на палубе

Оно оказалось китобойным судном «Вилмингтон энд Ливерпул пэкет» из Нью-Бедфорда, которое возвращалось с промысла, имея в трюмах девятнадцать сотен бочек ворвани. В нем с первого взгляда нетрудно было узнать «фонтанщика» по подъемным устройствам и шлюпкам, коротким брам-стеньгам и вообще по неряшливому виду парусов, такелажа и корпуса. Когда мы поднялись на борт, то нашли и все остальное в том же «китобойном» стиле. Его фальшпалуба была грязная от жира и вся в выщерблинах, такелаж болтался, давно не смолившиеся снасти начинали уже белеть, с рангоута и блоков везде слезала краска, сезни на парусах были наложены кое-как. Капитан, тощий и долговязый квакер в коричневом сюртуке и широкополой шляпе, расхаживал по юту, опустив голову, а его люди напоминали скорее рыбаков или фермеров, чем настоящих матросов.

Несмотря на то что погоду никак нельзя было назвать холодной (мы, например, ходили в одних красных рубахах и парусиновых штанах), все они были одеты в шерстяные штаны, но не голубые, как полагается на порядочном судне, а всех мыслимых цветов: коричневые, серые и даже зеленые, с нашитыми карманами, чтобы просто совать туда руки, и в подтяжках. Добавьте к этому шерстяные фуфайки, полосатые шерстяные шарфы, сапоги из толстой воловьей кожи, острый запах ворвани и вообще дилетантский вид всего, что бы ни попадало вам на глаза, — и описание будет вполне полным. Восемь, если не десять человек торчали на фор-марса-pee, столько же на грота-pee, занимаясь уборкой парусов, а десяток других болтались на баке без всякого дела. Странно было видеть такую картину на судне. Мы подошли к ним узнать, в чем дело. Какой-то здоровяк показал на свою ногу и сказал, что у него цынга; другой порезал себе руку, остальные были, слава богу, в добром здравии, но объяснили, что на мачтах и так хватает народа, и им вполне можно «постираться». Только один матрос представлял собой прекрасный образец просмоленного «сплесня» [42] Сплесень — место сращивания двух тросов. — морского волка, — он-то и закатывал пузо фор-марселя. Конечно, помощники капитана, гарпунщики и еще двое-трое уже не впервые ходили в море, но остальная команда была набрана совсем недавно и не успела еще «вытрясти сено из волос». Пока они убирали передние паруса, крюйсель так и висел на бык-горденях, и вообще тридцать человек возились полчаса с тем, что на «Элерте» при восемнадцати матросах было бы сделано за пятнадцать-двадцать минут [43] Мне сообщили, что это описание китобойного судна оскорбило промышленников Нантакета, Нью-Бедфорда и Виньярда. Однако оно нисколько не преувеличено. Внешний вид подобного судна и его команды не мог не поразить воображение молодого человека, воспитанного в традициях «Элерта». В то же время многолетние наблюдения убедили меня, что во всем, относящемся к управлению судном, нет лучших моряков, к тому же столь отважных и искусных навигаторов, чем шкиперы и помощники с наших китобойцев. Тем не менее мне ни разу не посчастливилось встретить китобойное судно, внешний вид которого указывал бы на соблюдение морской дисциплины и порядка. Возможно, сама природа сего промысла делает невыполнимыми подобные требования и я судил слишком строго. — Прим. авт. .

Они провели в море около восьми месяцев и поэтому не могли сообщить нам ничего нового. Перед возвращением на свое судно мы испросили у них позволения приехать погостить вечером и посмотреть на кое-какие диковины. После ужина, отработав у себя на борту, мы взяли шлюпку и отправились на китобоец, где провели час или два. Нам подарили пластины китового уса, зубы кашалота и прочие морские диковины. Кроме того, мы обменялись с китобоями книгами, что составляет обычную практику на судах, встречающихся в иностранных портах. Благодаря этому можно избавиться от надоевших зачитанных чуть ли не до дыр книг, а взамен получить новые, тем более что Джек-матрос не очень-то обращает внимание на их сравнительную ценность [44] Такие взаимные визиты экипажей судов среди китобоев называются «свободной охотой». .

Четверг, 12 ноября. Сегодня еще с раннего утра похолодало, в небе появились черные тучи, но, поскольку такое бывало довольно часто, никто не обратил на это внимания, и все капитаны отправились на берег. К полудню горы заволокло тяжелыми тучами, спускавшимися чуть ли не до половины склонов, а с зюйд-оста начал накатывать мощный прибой. Старший помощник без промедления послал на берег вельбот, и одновременно мы увидели, как от остальных судов тоже отваливают шлюпки. Это послужило прекрасным поводом для состязания в гребле, и, конечно же, все старались превзойти самих себя. Мы обошли шлюпку с «Аякучо» и «Лориотты», но не могли догнать большую шестерку с китобойца, которая подошла к полосе прибоя раньше нас. Но тут мы получили преимущество, поскольку они, не имея необходимого навыка, были вынуждены дожидаться, чтобы посмотреть, как преодолеваются грозные буруны. Таким образом, в точности повторилась сцена, случившаяся на этом месте почти год назад, когда мы с «Пилигрима» радовались возможности поучиться у канаков.

Как только мы с трудом подошли к берегу и развернули шлюпки носом в море, наш старый приятель-англичанин, несравненный моряк Билл Джексон, рулевой в шлюпке «Лориотты», закричал, что его бриг дрейфует. И действительно, «Лориотту» дрейфовало на якорях в глубину бухты. Не дожидаясь капитана (поскольку на борту не оставалось никого, кроме старшего помощника и стюарда), Билл прыгнул в шлюпку, собрал своих канаков и попытался отойти от берега. Но канаки, несмотря на все их непревзойденные морские качества, так испугались при виде дрейфующего судна, да еще при столь грозных обстоятельствах, что, казалось, внезапно растеряли все свои навыки. Дважды их шлюпку заливало и выбрасывало лагом на песок. Джексон сыпал проклятиями, обзывая свою команду шайкой дикарей, и грозился перепороть всех до единого, но дело от этого не шло лучше. Тогда мы предложили свою помощь, и он велел канакам рассесться по банкам, а мы, встав по двое с каждого борта, потащили их на глубину, пока вода не дошла нам до плеч, и они, дружно заработав веслами, сумели вывести шлюпку на длинную и прямую волну. Тем временем к «Лориотте» уже спешили шлюпки с нашего судна и с китобойца. Совместными усилиями на ней отдали второй якорь, вытравили канат, обрасопили реи по ветру и, наконец, остановили судно.

А капитаны уже бежали к берегу. Нельзя было терять ни секунды, шторм обещал быть грозным, и прибой с каждым мгновением становился все выше. Первой отошла шлюпка «Аякучо» с четырьмя канаками на веслах, хотя, не имея ни руля, ни рулевого весла, они вообще могли бы остаться на берегу, если бы мы не протащили их шлюпку на руках, сколько позволяла волна. Потом наступил черед китобоев, а мы, будучи более опытными «завсегдатаями пляжа», не нуждались в помощи. Китобои — отличные гребцы, но отходить от берега в такую погоду им еще не приходилось, и, несмотря на пример канаков, их развернуло, подбросило — шлюпку, весла и людей всех вместе — и вышвырнуло на песок. Во второй раз они зачерпнули воды по планширь, и, чтобы вылить ее, пришлось переворачивать посудину. Мы ничем не могли помочь, поскольку их было так много, что и без нас они почти не давали друг другу повернуться. В третий раз они все-таки отошли, хотя и приняли на себя волну, наполовину затопившую суденышко, так что на всем пути до судна им пришлось непрестанно вычерпывать воду. Теперь приготовилась наша команда. Англичанин Бен и я, как самые рослые, стали по бортам шлюпки, чтобы удерживать ее носом к волне, двое других взялись за кормовые весла, а капитан — за рулевое весло. Стоявшие тут же на берегу трое мексиканцев, обмотанные своими одеялами, только смотрели на нас, качали головами и бормотали: «Caramba!» [45] Черт побери! (исп.). Они вовсе не склонны к таким занятиям, водобоязнь — их национальная болезнь, проявляющаяся не только в их поведении, но и написанная у них на лицах.