Энтони Бивор - Падение Берлина, 1945

Пропаганда ненависти к врагу превращалась в пропаганду ненависти ко всему немецкому. "Даже деревья были нашими врагами" [87] Беседа с Коваленко. — 1999. - 21 сентября. , - вспоминал красноармеец 3-го Белорусского фронта. Когда генерал Черняховский был убит шальным снарядом со стороны Кенигсберга, потрясенные советские солдаты решили похоронить его во временной могиле. Никаких цветов еще не было, и бойцы положили на гроб ветки деревьев. Неожиданно молодой солдат спрыгнул в могилу вслед за опустившимся туда гробом. Он собрал все эти ветки и выкинул их на поверхность. Это были вражеские ветки, с вражеских деревьев. Они оскверняли могилу советского героя.

После гибели Черняховского на пост командующего 3-м Белорусским фронтом был назначен по приказу Сталина бывший начальник Генерального штаба Красной Армии маршал Василевский. После его прихода ситуация с дисциплиной в войсках практически не изменилась. Однажды начальник штаба Василевского стал докладывать ему о том, что солдаты ведут себя неподобающим образом — грабят имущество, бьют посуду, зеркала, мебель [88] Архив Аграненко. — Л. 22. . Офицер спросил, какие инструкции будут по этому поводу. Маршал Василевский, один из самых образованных и интеллигентных военачальников Красной Армии, какое-то время молчал, а затем ответил, что теперь настало время для наших солдат устанавливать собственные законы.

Поведение советских солдат в Восточной Пруссии стало выходить за всякие рамки. У начальства вызывало тревогу, что они не только разрушали мебель, но и поджигали дома, которые могли быть использованы для отдыха и обогрева войск. Солдаты приходили в бешенство, когда видели, что жизненный уровень немецких крестьян был намного выше, чем они могли себе представить. Это еще больше оскорбляло чувства красноармейцев, которые не могли понять, зачем богатым немцам понадобилось нападать на их Родину, грабить и разрушать ее.

В дневнике Аграненко есть запись о пожилом сапере из его части. "Как мы должны относиться к немцам, товарищ капитан? — спрашивал солдат. — Вы только подумайте, они хорошо жили, хорошо питались, имели скот, огороды, яблони. И они напали на нас. Они дошли аж до моей Воронежской области. И за это, товарищ капитан, мы должны их задушить". Спустя некоторое время сапер добавил: "Мне только жалко их детей, товарищ капитан. Хотя они и дети фрицев" [89] Там же. — Л. 26. .

Руководители советского государства, несомненно спасая Сталина от обвинений в том, что именно он допустил трагедию 1941 года, внушили советским людям мысль о коллективной ответственности за то, что их Родина оказалась под ударом, то есть об ответственности всего народа. Очевидно, что желание искупить как бы собственную вину за эту трагедию еще больше ужесточало месть советских солдат. Но причины мести носили иногда и более приземленный характер. Дмитрий Щеглов, политрук из 3-й армии, вспоминал, что у красноармейцев вызывало отвращение количество вещей и продуктов, которые они видели в немецких подвалах и кладовых. Им был противен сам стиль жизни немцев. Щеглов писал, что ему нравилось разбивать вдребезги все эти банки и бутылки [90] Щеглов. — С. 299. . Советские солдаты могли видеть электрические провода почти на каждом германском доме. Выходило так, что СССР не являлся таким уж раем для рабочих и крестьян, как утверждала советская пропаганда. Поэтому восприятие Восточной Пруссии в умах красноармейцев было совсем неоднозначным. В нем смешались изумление, ревность, восхищение и злость. Все это, в свою очередь, тревожило политических руководителей армии [91] См.: Солженицын. — 2000. — С. 125. .

Опасения политических управлений и отделов подтверждались сообщениями органов НКВД, которые проверяли солдатские письма. Цензоры подчеркивали негативные моменты синим карандашом, а позитивные — красным. Цензура усилила проверку писем, отправлявшихся с фронта, надеясь тем самым контролировать солдатские рассказы о жизни обычных немцев и связанные с этим политически неправильные выводы [92] ЦАМО. — Ф. 372. — Оп. 6570. — Д. 76. — Л. 92–94. . Сотрудники НКВД ужаснулись, когда обнаружили, что солдаты посылают домой не только письма, но и открытки. На некоторых из них были даже антисоветские лозунги, взятые из речей Гитлера [93] Там же. — Д. 68. — Л. 12. . Все "неправильные" слова и выражения, естественно, вычищались из текста.

Полагая, что они вошли в жилище германских баронов, красноармейцы били там чайники, зеркала, часы, даже не подозревая, что находятся в доме обычного немца из среднего класса. Женщина-военврач писала домой с фронта под Кенигсбергом, что просто невозможно себе представить, сколько ценных вещей было разбито советскими солдатами и как много хороших домов сожжено. Но в то же время она считала, что солдаты правы, поскольку они не могут взять все это с собой. И когда солдат бьет зеркало величиной со стену, он начинает чувствовать себя лучше, как физически, так и морально [94] Решетникова Н. 9 февраля // Цит. по: Сенявская. — 2000. -Л. 180–181. .

На улицах немецких деревень разыгралась метель из пуха от вспоротых подушек и матрасов. Выходцы из советской Средней Азии множество бытовых вещей видели в первый раз в своей жизни. У красноармейцев вызывали изумление даже зубочистки. Офицеры же, по воспоминаниям Аграненко, курили трофейные сигары, затягиваясь ими все равно как дымом махорки, набитой в скрученную газетную бумагу [95] Архив Аграненко. .

Какой-нибудь предмет, захваченный в качестве добычи, мог через несколько минут быть выброшенным и растоптанным. Никто не хотел оставлять что-нибудь для "штабных крыс" и особенно для "тыловых крыс". Солженицын описывал шумный рынок, где солдаты примеряли на себя женские панталоны [96] Солженицын. — 1983. — С. 67. . Некоторые красноармейцы надевали под свое обмундирование так много тряпья, что им тяжело было передвигаться. Странный вид имели советские танки, на броне которых экипажи закрепляли награбленное барахло. Вещи, привязанные к лафетам, порой затрудняли разворот орудийного ствола. Подвоз боеприпасов для артиллерии также осложнился, поскольку шоферы везли на грузовиках, кроме снарядов, еще и добытые трофеи. Офицеры в изумлении качали головами, видя, как их подчиненные складывали в ежемесячные посылки домой шикарные вечерние костюмы. Лев Копелев крайне отрицательно относился к решению советского командования позволить солдатам отсылать домой посылки весом до пяти килограммов [97] Копелев. — С. 52. . Фактически это стало косвенным одобрением грабежей. Кстати говоря, офицерам разрешалось отсылать домой посылки в два раза тяжелее. Для армейских генералов и офицеров СМЕРШа какой-либо лимит вряд ли существовал, а их подчиненные сами приносили им не самое худшее из награбленного. Даже Копелев послал своему начальнику, генералу Окорокову, охотничье ружье и гравюру Дюрера.