Сергей Михеенков - В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941–1945

Немца вел я. Винтовка его у меня в руках была. Когда вышли из-под обстрела и сели на снег отдохнуть, он мне по-русски и говорит: «Сержант, давай закурим». – «Давай! – говорю. – Чего ж не закурить? Только курить будем твои». – «Гут», – говорит. А когда я его обыскивал, пачку сигарет забирать не стал.

Развязали мы ему руки. Закурили.

Утром мы немца привели в полк. И получили награду! Да какую! По шесть пачек папирос и по шесть пачек махорки! О! Тогда, в окружении, это была большая награда.

– Однажды мы шли рядом с командиром нашего корпуса генералом Павлом Алексеевичем Беловым. Это было километрах в сорока от Ельни. Шли в сторону Спас-Деменска.

Уже несколько дней не ели. Самолеты нам иногда сбрасывали продукты и боеприпасы. Но очень часто все это попадало к немцам.

В этот раз в лесу мы нашли две пачки концентратов и гороха. Вскоре остановились на привал. Сразу развели костерок, поставили котел. Только наша каша закипела, варевом запахло, наше боевое охранение подняло стрельбу. Слышим, немцы кричат: «Иван! Давай генерала!»

Немцы за Беловым постоянно следили. Их самолет-корректировщик, двухфюзеляжный «Фокке-Вульф», так и висел над лесом. То поднимется, то опустится. Все они о нас знали: куда какая группа направляется и в каком числе. И с какой группой идет командующий, тоже знали. А по нашим следам шли специальные группы. Они были немногочисленные. Охотились за Беловым.

Побежали мы от котла на выстрелы. Смотрим, стоит наш офицер, командир химвзвода. Рядом солдаты из боевого охранения. Возле них несколько убитых немцев и раненый офицер. Командир химвзвода приказал нам перевязать немца. Мы его перевязали кое-как, переложили на плащ-палатку. У немцев были треугольные камуфлированные плащ-палатки. Принесли его к генералу. Рядом с Беловым стояли несколько офицеров штаба. Те стали допрашивать немца, но что-то разговор у них не получился. И застрелили они того офицера.

После этого случая Белов исчез. Говорили, что вылетел через линию фронта на самолете. Но в то время самолеты мы уже не принимали. Аэродромы распустило. Другие говорили, что, мол, генерала вывели партизаны. Третьи – что увела наша разведка.

Потом в мемуарах Белова я прочитал, что он вышел в зону действия партизанского отряда имени Лазо. А штаб его остался и впоследствии был эвакуирован на самолетах.

– О том, как вылетал штаб Белова, я отчасти знаю.

Нас, тех, кто был еще способен стоять в строю, свели в отдельный батальон. Сводный батальон насчитывал человек двести – триста. Командовал нами майор Бойченко. Я его знал еще по службе в Бессарабии. Когда мы входили в прорыв и зимой, в окружении, он был в нашем полку помощником начальника штаба по разведке. А комиссаром в батальон назначили Глушко.

Глушко тогда вышел, прошел всю войну. Я с ним потом встретился. Мы долгое время переписывались. Жил он во Владикавказе. Может, и теперь жив. Но писем от него я что-то давно не получал.

Нас построили. Зачитали приказ: идем в опасное место, в пути не разговаривать, командирам подразделений команды отдавать вполголоса, идти след в след, на привалах костров не разводить, сучья не заламывать, соблюдать все меры предосторожности. За невыполнение приказа – расстрел на месте.

Меня, сержанта, назначили командиром взвода. Лейтенантов уже не хватало.

Шли ночью. Днем остановились. Отдыхали.

Вечером поднимают нас, опять строят. Выходит майор Бойченко. Снова зачитывает вчерашний приказ. Зачитал и говорит: «Ведите сюда первого!» Выводят здорового такого парня. Майор говорит: «Вот этот человек назвался лейтенантом Красной армии. Документов у него нет. Мы ему поверили. А сегодня, вопреки моему приказу, на привале он разжег костер. За нарушение приказа приговариваю его к высшей мере. Приговор в исполнение привожу сам».

А ходил всегда майор Бойченко с тремя пистолетами: на правом боку маузер, на левом, на ремне, в кобуре – ТТ, а под ремнем на животе – револьвер. Револьвер торчал так, без кобуры.

Вытаскивает он из-за ремня свой наган, приставил к затылку лейтенанту, или кто он там был. Выстрелил. Тот упал.

Когда стреляют в затылок, тело падает не вперед и не назад, а вниз, мешком.

«Давайте другого!» Тут же выводят другого. Глянул я: а это же парень из нашего полка! Я его еще до войны знал. В Бессарабии вместе служили. «А этот уснул на посту». Тот успел крикнуть: «Товарищ майор, я не спал! Я только сел на дерево!» – «А если сел, то это все равно что спал! А что значит уснуть на посту? Когда спит батальон, а часовой уснул на посту, достаточно двух немцев с шомполами, и через полчаса батальона нет! В одно ухо сунул шомпол, в другое он сам вылезет. Человек во сне и не охнет…»

Командир батальона говорил правду: были случаи, когда целые взводы диверсанты уничтожали шомполами. Спящего – в ухо, как поросенка. Сразу готов! Шомпола они брали от наших, мосинских винтовок, потому что их шомпола были на цепочке.

И вот повернули того парня. Майор Бойченко поднял руку с наганом. Я думал, не выстрелит. Бах! Выстрелил! И однополчанин мой повалился с пробитым затылком…

Жизнь на войне страшная. И до этого видел я расстрелы. Но такого страшного – никогда.

Вскоре мы вышли на поляну. Это был аэродром. Нам было приказано его охранять.

Самолеты прилетали и улетали. Земля уже подсохла. Самолеты садились удачно. Небольшие фанерные «кукурузники». Забирали офицеров штаба. Самолет мог забрать только троих человек. Одного пилот сажал в кабине впереди себя, а еще двоих – в гондолы под крыльями.

– Еще зимой, когда мы вошли в прорыв, ночами к нам в помощь начали высаживать десант. Мы потом вместе с ними шли на Вязьму. Там уже вовсю бились дивизии генерала Ефремова. Прыгали они с парашютами прямо в лес. Как попало. Приземлялись – кому как повезет.

Однажды я еду на своем коне. Ночь морозная. Звезды. И вдруг мой конь захрапел, стал вскидывать морду. Я сразу понял, что рядом где-то или зверь, или человек. Взял автомат на изготовку. И тут прямо из-под ног коня выходит человек в белом маскировочном обмундировании. Говорит мне: «Ты не видел таких, как я?» – «Нет, – говорю, – не видел». И рассказал, что, пока пристегивал лыжи, товарищи его ушли и теперь, видимо, уже далеко. «А ты куда едешь?» Я ему говорю: «К себе, в полк». – «Возьми меня с собой». – «Садись, – говорю, – сзади седла».

Сел. Лыжи и винтовку в руки взял. Едем. Я ему и говорю: «Давно из Москвы?» – «В восемь часов вечера вылетели». – «У тебя, – говорю, – наверное, и закурить есть?» – «Закурить, – говорит, – есть». – «Вот хорошо! Давай закурим! А конь нас до места довезет».

Закурили. Папиросы московские. Мы в окружении давно таких не курили. Я его довез до штаба полка. Простились. И больше я его не встречал.