Олег Попцов - Тревожные сны царской свиты

Исторически оказаться должностным лицом, утвержденным на свой пост формально главой Верховного Совета, а им был тогда Борис Ельцин; оставаться его последовательным, а порой и вынужденным сторонником уже как президента России, быть свидетелем и участником жесточайшего противостояния ветвей власти: президента и Верховного Совета. И при этом быть действующим, а не формальным народным депутатом и заметной фигурой демократической парламентской фракции, противостоящей коммунистическому большинству в парламенте, — согласитесь, это не так просто.

Компании и мне лично как ее руководителю нужна была максимальная управленческая и политическая независимость, чтобы я был хотя бы относительно свободен в политическом маневре. Достаточно безрассудства вершилось и с той, и с другой стороны, и надо было вырулить на позицию защитников демократических завоеваний, говоря честно и нелицеприятно как об агрессивности парламента и его руководства, так и о грубейших просчетах исполнительной власти. Оставаться в оппозиции КПРФ, но достойно, без озлобленности говорить о ее устойчивой популярности, возрастающей по причине ошибочности действий реформаторов, их упрямого нежелания понять психологические и исторические особенности нации. Этого мне не прощали ни первые, ни вторые.

Нервные изнурительные объяснения с властью разных калибров происходили ежедневно. В такие минуты наличие истинных союзников на этажах власти непременное условие твоей успешности и творческой независимости. Такими людьми в разное время на протяжении всех лет моей работы были прежде всего Михаил Полторанин, Иван Силаев, Юрий Скоков, Геннадий Бурбулис, Руслан Хасбулатов, Владимир Шумейко, Валентин Лазуткин, Гавриил Попов, Сергей Филатов, Андрей Нечаев, Борис Пастухов, Николай Травкин, Владимир Ресин, Сергей Шахрай, Егор Гайдар, Юрий Лужков, Иван Рыбкин, Владимир Булгак, Олег Толкачев. Были и другие, и их немало. Поддержка никогда не была безоглядной. Мы достаточно часто расходились во мнениях, ожесточенно полемизировали. Над каждым из них довлело высокое начальство, требующее и смещения Попцова, и предания его анафеме. Каждый из них, ко всему прочему, играл еще и свою игру, чему Попцов мог либо помешать, либо способствовать. А потому колебания в отношениях, с учетом обстоятельств, этих и других, но уже временных союзников, явление не парадоксальное, а, скорее, естественное.

Я не знаю, помогало мне это или нет, но я писатель, и тема власти одна из определяющих тем моего творчества. Сказалась личная биография. Протоптав не один километр по коридорам этой самой власти, я, как мне казалось, хорошо чувствую этот мир и знаю его изнутри. В разные годы, на разных этажах я был его частью. Со временем я заметил, что воспринимаю власть иначе, нежели мои коллеги из когорты властвующих или подчиненных в должностном исполнении, зависимых от… Я изучал власть, приглядывался к ней, постигал суть затеянных интриг, оказывался их жертвой и был их участником. Обладание властью добавляет людям сходства. Поэтому всякая власть похожа на власть.

Борис Ельцин для меня во-вторых и в-третьих высшее должностное лицо. Он мне интересен как натура, персонаж, индивидуальность. Разумеется, и как политик, не без того. Всякий человек раскрывается в функциональном преломлении. Там проявляется большинство его качеств, которые дают толкование его второму «я», берущему верх, как только закрывается за ним дверь его собственного кабинета.

Одинокий, упрямый, мнительный, ранимый, внушаемый, предрасположенный к бунту и авторитаризму, сомневающийся и решительный, сентиментальный и жестокий, доверяющий своей интуиции больше, чем коллективному разуму советчиков, капризный и грубый. В житейских привязанностях и проявлениях очень русский. Это все о Ельцине. Под маской строгости, немногословности, насупленности, усталости, присутствующей на лице, как вечная печать, человек, предрасположенный к экстремальным ситуациям, в которых чувствует себя уверенней. Естествен вопрос: почему? Свойство натуры, характера, темперамента? Ельцина утомляет всякая длительность. Экстремальная ситуация требует решений быстрых и бесповоротных. Это фиксирование скорого результата. Практически упраздняется поле сомнений. На них попросту нет времени. Ему надоедает ожидать и взвешивать. Ельцин — всегда стихийное состояние. «Скоростихийное» в прошлые годы, «замедленностихийное» — в годы нынешние. В этом ключ к пониманию Ельцина, его поступков, настроений, капризов. Я хорошо понимал, что по своему внутреннему мироощущению я не вписываюсь в традиционное ельцинское восприятие. Нас было несколько таких неудобных для Ельцина людей, с которыми он считался, которых он терпел в силу их работоспособности и нужности. И в этом смысле он этих людей ценил. Но, как я понимаю, мысленно всегда хотел освободиться от них, отдалиться. Он не желал выбирать между нужностью и неудобностью. Как натура властная, Ельцин не переносит независимого поведения людей подчиненных. Можно как угодно трактовать эту тенденцию: как сугубо партийную, как монархическую, но она была присуща Ельцину.

Да, как знать, как знать. Поразительно, но разрабатывая концепцию государственного телевидения, которая, без сомнения, сыграла значительную роль как в существовании самой демократической власти, так и в выработке новых принципов, которые должны были якобы отличить ее от власти предыдущей, мы были потрясены быстротой, с каковой якобы наша власть становилась не нашей.

В газете «Коммерсантъ» за среду, 11 марта 1998 года, я прочел о себе и своих коллегах очередную легенду о некоем рае, в условиях которого мы якобы создавали Всероссийскую государственную телерадиокомпанию. И смешно, и грустно, и противоестественно. Вообще, о газетах разговор особый. Я еще коснусь этой темы достаточно подробно. Но вот что примечательно: по мере отдаления любых событий их оценки меняются, что естественно. Но неестественно и ущербно другое восприятие — раздражение по поводу успешности прошлого, желание опорочить его, как если бы это хоть в малой мере могло скрыть несостоятельность настоящего. Эта тенденция опасна в том смысле, что время проходит столь быстро и значимость прошлого всегда намного превосходит претензии настоящего. Исторически судьбу Всероссийской государственной телерадиокомпании можно разделить на три этапа: с момента основания в 90-м году до августа 91-го; с августа 91-го по октябрь 94-го; наконец, с 94-го по 96-й год.

Сегодня можно назвать и еще один этап. 96–99-й годы — с момента, когда я покинул этот пост и меня сменил сначала Эдуард Сагалаев, а его, в свою очередь, спустя неполный год, Николай Сванидзе, а его еще через год Михаил Швыдкой. Так вот, этот четвертый период можно назвать принципиально иным этапом в жизни Российского телевидения и радио. Следует сразу подчеркнуть, что между двумя последними командами большого различия нет. И та, и другая — представители одной идеологии: телевидение — это товар. И не просто товар, а наиболее динамичный вид современного бизнеса. И Сагалаев, и Лесин достаточно удачливые коммерсанты в сфере телебизнеса и рекламы, для них государственное телевидение — это громадное поле применения именно этих способностей.