Олег Попцов - Тревожные сны царской свиты

Его беда в другом: он просмотрел момент, когда власть выскользнула из его рук и пошла по рукам, власть не заслуживающим.

Наверное, он скажет фразу, в таких случаях привычную. Ее положено говорить уходящим: «Вы еще вспомните меня. Вы еще пожалеете, что я ушел». Все может быть.

То, что долго не забудем, — спору нет. Дорога мало что не проложена и не мощена еще. Как же забыть!

А вот жалеть не хотелось бы. В таком случае мы зряшная нация и у нас нет доброй судьбы.

Крик был похож на стон, смесь страха, отчаяния и боли. Все разом вырвалось из груди и так же мгновенно стихло, оставляя слышным в тишине лишь отрывистое, свистящее дыхание.

Он проснулся. Жена первой услышала этот крик и вскочила с постели.

— Что случилось? — испуганно спросила она.

Какое-то время он лежал молча. Веки чуть вздрагивали, реагируя на свет. Губы еле заметно шевелились. Он ждал, когда пройдет внезапная испарина. Сон напугал его.

В приоткрытую дверь просунул голову начальник охраны. Жена жестом попросила его уйти.

— Мне приснился сон, — неожиданно сказал он.

— Господи, — пробормотала жена. — Я так испугалась. Думала, сердце.

Взмокшее мгновенно тело медленно остывало. Он почувствовал озноб.

— Мне холодно, — сказал он.

Жена открыла шкаф и вынула запасное одеяло.

— Положи его в ноги, — сказал он.

В спальне было тихо. Поскрипывал паркет за дверью. Шагов не было слышно. Жена догадалась: «Начальник охраны нервничает».

— Мне приснился сон, — повторил он отстраненно.

— Как приснился, так и забудется, — успокоила жена, угадывая в его словах тревогу.

— Скверный сон.

— А ты не думай об этом, — сказала жена.

— Не могу.

Она боялась спросить, о чем сон. Он заговорил сам.

— Будто я еду в машине. Ты же знаешь — всегда дают зеленый коридор, перекрывают движение.

— Знаю, — сказала жена.

— И вдруг все остановилось. Я спрашиваю: «В чем дело? Почему остановились?» А начальник охраны отвечает: «Хоронят кого-то». — «Так скажите им, чтоб пропустили. Они что, не видят, кто едет?» — «Говорят, нельзя. Вас хоронят». И при этом смотрит на меня, не опуская глаз.

«Что за бред ты несешь, — говорю я ему. — Я же вот он — живой!»

«Не знаю, — отвечает начальник охраны. — Вон вы в гробу лежите значит, умерли». Я опустил дверное стекло: действительно я в гробу лежу, а позади, насколько хватает глаз, машины стоят… и гул такой. Все сигналят, сигналят, требуют дорогу освободить. И все меня ругают, потому что знают, кого хоронят.

— Успокойся, это все нервы. Сестру недавно похоронили. Ты же понимаешь, вот и сон наподобие.

— Нет, — сказал он. — Про сестру ничего не говорили. Только про меня. И зло так, ругательно.

Жена услышала всхлипы, он заплакал.

— Скажи, за что они меня так не любят?

— Они тебя любят, любят, — бормотала жена и тихо поглаживала его вздрагивающую руку.

Телефонный звонок был непривычно громок. Жена вздрогнула. Несколько телефонных аппаратов стояло на низком плоском столе рядом с постелью мужа.

Звонок повторился трижды, и всякий раз она чувствовала, как еле заметно дрожит его рука.

— Я отвечу, — сказала жена.

Ей надо было обойти постель, чтобы поднять трубку.

— Не надо, я сам.

Она всегда удивлялась, как он безошибочно угадывал, какой именно аппарат звонит. Он поднял трубку и, не отрывая своей крупной головы от высокой подушки, приложил ее к уху:

— Я слушаю.

— Господин президент! — Жена узнала голос премьер-министра. — В столице переворот. Военный совет поручил мне сообщить, что вы низложены. Вам гарантируются… — Голос премьера сорвался на фальцет.

Пальцы разжались, и тяжелая, цвета слоновой кости телефонная трубка, потеряв опору, с грохотом обрушилась на пол. И там, на полу, слегка раскачиваясь с боку на бок, продолжала выкрикивать: «Господин президент, вы меня слышите, господин президент, Военный совет гарантирует, Военный совет…»

Она увидела, как мгновенно побелело и обескровилось его лицо.

— Врача! — закричала она истошно. — Врача!!!

Когда она очнулась, в спальне горел верхний свет, он был неярок, но все равно ей показалось, что свет давит на глаза. И противясь этому грузу, она зажмурилась и, лишь спустя мгновение, открыла их. Очертания предметов стали медленно обретать свои контуры. Несколько человек в белых халатах и еще четверо в военной форме.

— Что с ним? — Губы не слушались. Она сделала над собой усилие и повторила вопрос: — Что с ним?

Лечащий врач президента обернулся, по его лицу было трудно понять, услышал ли он ее слова или какой-то иной звук насторожил его. Он подошел к ней. Врач был слишком высок, она увидела, как он опустился на колено, взял ее руки в свои. Лицо врача исказила гримаса, глаза заморгали, и она почувствовала, как на ее руку стали падать слезы: одна, вторая… А потом они потекли по лицу разом, и он стал вытирать их тыльной стороной руки.

— Он умер, — прошептал врач. — Не мучаясь, мгновенно. Они опоздали.

Кто такие опоздавшие они, жена не поняла. Ей почудилось, что откуда-то свысока на нее опускается покрывало и она проваливается в сон.

Последнее, что она услышала, — отрывистый стук молотка, доносящийся снизу. И как ответ на этот стук — мысль, промелькнувшая в голове: «Надо предупредить, чтоб не разбили посуду, когда начнут паковать вещи».

Когда рукопись уже готовилась к печати, в последний день уходящего года произошло главное событие десятилетия — первый президент России Борис Ельцин подал в отставку.

Обращаясь к нации Ельцин произнес финальную фразу своего правления:

— Я ухожу.

Он ушел досрочно. Для меня это не было неожиданностью, я это событие детально описал, как наиболее возможный вариант, с точностью указав срок, когда это произойдет.

Данные слова не рецидив самовосхищения прозорливостью, отнюдь. Ситуационный рисунок, разыгранный по всем правилам политической интриги, требовал финального аккорда. И найти ему место оставалось лишь делом техники.

Наилучший вариант — последний день года, хотя и достаточно жестокий для политических оппонентов, испорчены праздники, рождественские каникулы, ку-ку!

Ясно было одно: если замысел угадан нами правильно, он должен полугодовую дистанцию (а до президентских выборов согласно Конституции полгода) разделить пополам. Только тогда замысел давал выигрыш: конкуренты не успевали мобилизоваться, а квартальный итог экономического неблагополучия еще не подведен. Все так и произошло.

Хотел ли этого Ельцин? Вряд ли. Давление было вкрадчивым, настойчивым и массированным.

Когда Ельцин приехал 28 декабря в Кремль, чтобы вручить награды генералам, отличившимся в чеченской войне, — это был заупрямившийся Ельцин, не желающий уходить. Он прибыл в Кремль, чтобы еще раз подтвердить, кто Верховный главнокомандующий.