Олег Попцов - Тревожные сны царской свиты

Все те же неофициальные источники сообщили, что беседа Чубайса и дочери президента с Борисом Ельциным была непростой, хотя президент уже был разогрет событиями предыдущего дня, по отношению к которым семья президента заняла вполне определенную антикоржаковскую позицию.

Президент был физически основательно вымотан, и его реакция на происходящее требовала немалых нервных усилий. И вот тут свою решающую роль сыграло слово. В отличие от косноязычного Коржакова и лишенного данных Демосфена генерала Барсукова, которые преуспели только в составлении докладных и информационных записок, как правило, компрометирующего характера, умно говорящий Чубайс, обладающий силой внушения, имел бесспорное преимущество. Чубайс был логичен и точен. Поставив под сомнение факт коробки с деньгами, якобы принадлежавшей Лисовскому, Чубайс заронил в душу президента сомнение. Обоснование следующего посыла тоже не составляло для Чубайс особого труда: показания Лисовского и Евстафьева получены под давлением, люди запуганы. Во всей этой истории, пожалуй, есть один вопрос, ответ на который — в понимании как ситуации, так и индивидуальности самого Чубайса — имеет громадное значение. Чубайс вводил в заблуждение президента осознанно, вовлекая в эту ложь и дочь президента, или?.. Всегда существует вероятность сослаться на неопределенность ситуации, что сам Чубайс ничего не знал. Хотя это невозможно, тем более что в скандале было задействовано доверенное лицо самого Чубайса — Аркадий Евстафьев.

Конечно же, знал, потому и построил разговор не как оправдание, а в стиле атаки. У него был впечатляющий козырь — ему не дали встретиться с задержанными, чтобы уяснить истинное положение вещей. Коржакову он не верит, а телефонный разговор с Трофимовым, начальником ФСБ Москвы, убедил его в откровенной враждебности этих людей к демократии, правительству, а по существу, к реформаторскому курсу президента. Более того, если бы это даже случилось, какой смысл разыгрывать этот спектакль накануне второго тура, разве не ясно, что это наносит убийственный удар по самому Ельцину, практически уже выигравшему выборы. Значит, кому-то победа Ельцина не нужна либо нужна вне демократической процедуры, но тогда это не победа, а поражение. Задержанные люди не бездельники и не воры, они отдают все свои силы победе Ельцина на выборах. Чубайс воспринимает эти действия Коржакова как издевательство, попытку сорвать выборы, обострить обстановку в стране, бросить вызов всему мировому сообществу, перессорить президента с деловыми кругами страны. «Президент привержен идеям демократии, и выборы лучшее тому подтверждение. Однако есть силы, которым это неудобно. Они желали бы вернуть страну к практике заговоров, путчей и военных переворотов. Демократическое сообщество их не воспринимает, и они боятся потерять власть. Своими действиями эти люди бросили вызов демократии и практически исключили возможность совместной работы. Президент должен сделать свой выбор. Мы не станем его оспаривать, каким бы он ни оказался». Примерно таким был монолог Чубайса.

И пресс-конференция, которую сразу после встречи с президентом провел Анатолий Борисович, и информация, просочившаяся в прессу, подтверждают достаточную истинность наших предположений. Прерывал ли президент Чубайса, задавал ли ему вопросы или уже весь был в своем нездоровье и только слушал — сказать трудно, хотя надвигающаяся болезнь и физическая слабость брали свое. Довод Чубайса, что время для скандала было выбрано специально, имел сокрушительную силу. Только сумасшедший, продолжал Чубайс, мог решиться на подобную затею накануне второго тура голосования. Сумасшедшим Александра Васильевича Коржакова назвать трудно, значит… Это «значит» повисло в воздухе как дамоклов меч.

Разумеется, у Коржакова были свои резоны — он торопился. Слишком поздно президент своим распоряжением о финансовой отчетности легализовал контрольные права Службы безопасности. А может быть, он это сделал не случайно, чтобы толкнуть Коржакова на скоротечные, а значит, не безошибочные шаги? И в зависимости от поворота событий принять то или иное решение? Тогда можно признать, что сам замысел, если таковой был, не лишен изыска. Коржаков перебдел, он начинал тяготить Ельцина. Он стал работать на себя. И вот тогда Ельцин…

Нет, нет, мы неисправимы, вечно преисполнены желания добавить героям разума, расчетливости и даже коварства. Напрасно. И уж тем более, когда речь идет о царевой знати. Очень многие поступки, и поступки президента не исключение, не суть продуманных комбинаций, а следствие поверхностного и ленного ума, как и распространенного заблуждения — для того, чтобы управлять, достаточно быть хитрым.

20 июня.

12.30 дня. Появился указ Ельцина об отставках Александра Коржакова, Михаила Барсукова и Олега Сосковца. Говорят, что почувствовав неблагополучную развязку, первые двое подали рапорты, предварив их устной многозначительной фразой: «Если вы нам не доверяете, мы готовы подать рапорты об отставке». Ельцин отмолчался и никак на этот скрытый вызов не отреагировал. И генералам ничего не оставалось, как выполнить свое обещание. Это тоже было в стиле Ельцина. Своим молчанием он развязывал себе руки. Они ведь сами подали рапорта.

20 июня — день примечательный. Из политической игры была выведена самая сильная группировка в окружении Бориса Ельцина. Относительно предрешенности победы Чубайса, о чем поспешили сообщить ряд газет и что беспрестанно муссировалось в телеэфире НТВ, здесь есть достаточное преувеличение. Президент мог поддержать Чубайса, но при этом не отправлять в отставку всесильную тройку, но это если рассуждать взвешенно, без эмоционального надрыва и не отдаваться во власть слухам. А они были достаточно настойчивыми. Последней каплей, переполнившей чашу терпения президента, была фраза, оброненная Коржаковым в разговоре с дочерью президента в ответ на ее исключающие сомнения слова: «Вы же хорошо относитесь к Борису Николаевичу»… Что произошло с Коржаковым, почему эта фраза, наверняка произносившаяся десятки раз, вызвала у него такую неприемлемую реакцию? Может быть, потому, что она была сказана дочерью президента, которая не жаловала Коржакова и которую недолюбливал Коржаков. И сказана была не просто, а с плохо скрытой иронией или недопустимым назиданием, мол, иначе и быть не может. Так или иначе, но главный хранитель президентского тела ответил раздраженно и с вызовом: «Да откуда вы взяли, что я к нему хорошо отношусь?» Фраза была произнесена незадолго до отставки. Ее нельзя трактовать как реплику обнаглевшего и всевластного человека, который дает понять, что перерос ранг телохранителя, что у него есть свои игры и держится он рядом с Ельциным не руководствуясь чувством любви, а побуждаемый соблюдением своего интереса. Ничего подобного. И выводы, сделанные на основании подобного толкования газетой «Московский комсомолец», не убедительны.