Иван Бессмертный - Силуэты разведки

— Это, по-моему, он открыто наградил и Маркадера, убийцу Троцкого.

— Да. И это было не менее показательное скудоумие.

— Александр Пантелеймонович, в советское время о вас написано несколько книг. А сами вы собираетесь взяться за мемуары?

Есть такая мечта. Все, что написано о наших разведоперациях, — я имею в виду книги «Смерть и жизнь рядом», «Двойная западня», «Его звали Зорич», — не полностью отражает масштабы наших действий, их подготовку и проведение. В то время, когда писались эти книги, многие мои друзья еще работали за границей, и более подробное освещение некоторых операций могло бы привести к их провалу… А сейчас я могу говорить и писать более откровенно.

Полковник Павел Александрович Спирин — один из самых уважаемых коллегами ветеранов внешней разведки. К его жизни очень подходит американское выражение — человек, который создал себя сам.

В моей с ним беседе, которую я предлагаю вниманию читателей, он сам, отвечая на мои вопросы, рассказывает о том, как, рано оставшись без родителей, он вынужден был совмещать работу с учебой, как попал в разведку, как в Германии служил в подразделении, работающем с разведчиками-нелегалами. Волей судьбы он был участником исторической операции — обмена американского летчика-шпиона Пауэрса на арестованного в результате предательства нелегального резидента КГБ в США. Он дружил с радистом Рихарда Зорге Максом Клаузеном. Уже, будучи на пенсии, стал одним из создателей Музея внешней разведки. Со многими из тех, кто представлен в музейных экспонатах, Павел Александрович общался, дружил.

Словом, полковник Спирин — одна из ярчайших личностей украинской разведки.

— Судьба моя такова. Родился я в селе Масловка Алексеевского района Татарстана в самой простой сельской семье. Дед мой был совершенно неграмотный, даже читать и считать не умел. Он имел маленький надел земли, работал в своем хозяйстве и в помещика, затем — сторожем и дворником в сельской школе. Деду было 70 лет, а он еще работал. Они с бабушкой имели пять детей.

Старший их сын был призван в армию в первые месяцы первой мировой войны. Сначала был простым солдатом, потом фельдфебелем. Полный кавалер Крестов. Его гимнастерка с наградами и сейчас хранится у наших дальних родственников. Погиб он в 1922 году на Дальнем востоке, будучи командиром роты.

Потом — мой отец. Сельский, неграмотный парень. Окончил четыре класса сельско-приходской школы. Физически крепкий. С десяти лет пахал, сеял. Потом отец служил в Красной Армии, немножко там получился. Когда началась война, он уже был не первой молодости, но его 31 августа, в День его рождения, призвали в армию. Помню: вокзал, несколько тысяч призванных будущих солдат под «Прощание Славянки» поездом отъезжали на фронт. Все родственники плакали. Отец воевал, был ранен осколочной миной. Вернулся. Мы жили на Урале. Потом, из-за того, что у отца была перебита левая рука, было вырезано несколько ребер и левая почка, состояние его здоровья ухудшилось. Надо было серьезно лечиться, и мы переехали в Киев.

В 1946 году отец умер.

— Павел Александрович, а как вы попали в органы госбезопасности?

— Мне хотелось быть юристом, но поступить в университет не было возможности: заслуг никаких, да и поддержки тоже никакой. Отец умер, мать — тоже, я жил у бабушки. И мне пришлось как-то устраивать свою судьбу. У меня был знакомый парень, работающий в НКВД. Он сообщил на своей работе, что у меня есть желание работать в органах. Меня пригласили в отдел кадров, где я заполнил анкеты, прошел собеседование. Потом, как я узнал позже, меня какое-то время проверяли. И только, спустя пару месяцев, решили временно принять в охрану. Месяца три я проработал в бюро пропусков Совета Министров, потом меня перевели на дачу Хрущева в Святошино. Работал я там и каждый месяц писал рапорт о переводе на оперативную работу.

— Хрущева видели?

— Конечно. Но дело в том, что дача в Святошино — она не была главной, и Хрущев приезжал туда изредка.

Вскоре меня перевели на оперативную работу. А в 1951 году послали на учебу в Ленинградскую спецшколу. Закончив ее, вернулся в Киев, начал работать. В 1954 году образовался КГБ. В том же году приезжает из Москвы один очень высокопоставленный полковник. Как я узнал позже, он присматривался к сотрудникам на предмет из будущей работы в разведке. Побеседовал со мной. На собрании управления он заявил: «Ребята, учитесь! Наступает такое время, что вскоре в органах госбезопасности будут работать только люди с высшим образованием».

Спустя пару дней я прозондировал у своего начальства возможность дальнейшей учебы. «Нет, что ты! Надо работать!» Но мысли об учебе я не оставлял. Вскоре пришел к зам. начальнику отдела и откровенно ему сказал, что хочу учиться, а начальство — против. «Иди и учись, — говорит этот полковник, — а здесь, на службе — молчи». Я сдал экзамены на заочное отделение юридического факультета Киевского университета. Поступил.

— Наверное, это было очень непросто — работать и тайно от большого начальства еще и учиться?

— Да, в то время рабочий день в нашей службе выглядел так: с 10 до 17, с 17 до 21 — перерыв, потом еще с 21 до часа ночи — снова рабочее время. И вот этот служебный график приходилось совмещать с учебой. Мой непосредственный начальник меня поддерживал. Если вышестоящее начальство интересовалось, где я, в то время, когда я был на лекциях, начальник говорил, что я на работе в городе. Жил я тогда на Святошино, в одной комнате, без канализации. По воскресеньям писал контрольные, курсовые. И вот таким образом несколько лет учился.

А наш начальник управления был с семиклассным образованием. Очень неприятный тип. Мурло. К сотрудникам относился наплевательски. Как барин. Ему я не рискнул открыться, когда решил легализовать свою учебу. Пошел к заместителю председателя. Все ему рассказал. Сообщил, что то время, когда ухожу на лекции, ежедневно отрабатываю во время обеденного перерыва. Этот заместитель тут же, при мне, позвонил начальнику управления и обо всем рассказал. А мне сказал: «Иди!»

На следующем же партийном собрании мне устроили разнос. «Самый умный, что ли?» — говорили некоторые коллеги. Но тут встает один пожилой человек, начальник отделения, образованный, интеллигентный, и говорит: «У кого-нибудь есть к нему претензии по работе?» «Нет», — говорят. «Как он работает?» — «Хорошо». «Так, простите, — говорит, — почему же вы его распекаете? — его поощрить надо, что он проявил инициативу и начал учиться».

Выступила в мою поддержку еще одна женщина, она таким же образом училась в консерватории. Словом, спустили все это на тормозах. И в 1958 году я закончил университет.