Осип Черный - Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте

Вскоре было замечено, что вблизи дома вертятся подозрительные личности. Пришло настоятельное требование от товарищей уйти отсюда.

Либкнехт возражал, говорил, что страхи преувеличены и, если считаться с такими пустяками, придется все вообще прекратить. Революция продолжается несмотря ни на что. Не раз и не два революции подавлялись, их заливали кровью, но остановить бег истории не удавалось никому.

Но то, что творилось вокруг, становилось все более тревожным. Газеты повели разнузданную кампанию против Либкнехта и Люксембург. «Пусть берлинское население не думает, — писала газета «Фольксвер», которую редактировал зять Шейдемана Хенк, — что сбежавшие будут наслаждаться спокойным существованием. Ближайшие дни покажут, что с ними поступят по-серьезному».

Все силы были брошены на это, ищейки шарили повсюду. Неслыханное вознаграждение было обещано тем, кто доставит Либкнехта и Люксембург живыми или мертвыми, — сто тысяч марок.

Место, где оба скрывались, стало слишком опасным. Необходимо было перебраться в другой район.

— Мы с вами все равно перелетные птицы, — решила Роза. — Ну еще один перелет, связь с газетой сохранится же.

Поздно вечером с величайшими предосторожностями они покинули квартиру, приютившую их. Связной шагал впереди, а они шли за ним, соблюдая расстояние.

Мрачность ночного города, побежденного ордой Носке, действовала на Либкнехта угнетающе. Тьер, Парижская коммуна — сами собой напрашивались исторические параллели. Город казался безжизненным, на облике его лежала трагическая печать.

У Розы возникали другие аналогии, язвительные и гневные. Складывался памфлет, бичующий и страстный, последний ее памфлет.

Дошли до квартала, где не были, кажется, целую вечность. Подъезд оказался незапертым; может, так было заранее условлено. Они стали подыматься по широкой комфортабельной лестнице. Словно бы город и не подвергался совсем недавно разрушению.

Дверь приоткрыла дама в халате, со взбитыми волосами. Связной произнес что-то шепотом, она сняла цепочку и впустила ночных гостей.

— Пожалуйста, вот сюда, — сказала она тихо и проводила пришедших в отведенную для них комнату.

Вильмерсдорф, Мангеймская улица, дом с лепной отделкой. После бедности нойкельнского жилища комната в квартире врача показалась барской.

Собираясь покинуть их, хозяйка стала объяснять, где что находится.

— Мы вас и так стеснили и лишили покоя, — со свойственной женщинам деликатностью заметила Роза.

— Ради бога, не говорите о таких пустяках. Вы о семье, где к вам отнесутся с уважением, которого вы заслужили.

— Спасибо, большое спасибо.

Надо было обладать большим мужеством, чтобы в условиях террора приютить их у себя. Хозяева, надо думать, знали, какой опасности подвергают себя.

Пошептавшись в коридоре с хозяйкой, связной вернулся попрощаться с ними. Либкнехт спросил о связи с газетой.

— Об этом не беспокоитесь. Только ни при каких условиях не покидайте квартиру.

Они остались вдвоем. Все пережитое за последние дни переполняло обоих. О сне думать было невозможно. Опять возникла мучительная необходимость сопоставить свое отношение к тому, что произошло: ни Карл, ни Роза не умели накапливать в одиночку выводы, требовавшие анализа и полные драматизма.

Роза все время настаивала на постепенности действий. Значит, права оказалась она? Но разве можно было бросить на произвол судьбы рабочих, восставших почти стихийно? Предоставить их самим себе?

— Они и были брошены на произвол! — с жаром сказала Роза.

— Хорошо, попробуйте изъять хотя бы одно звено в цепи событий, возможно это? — возразил Либкнехт.

Он стал все восстанавливать: попытку свалить Эйхгорна, гневный ответ старост, призыв к массам… Где же разрыв, который привел к катастрофе? Солдаты, обещавшие поддержать рабочих и в последний момент отошедшие в сторону? Неумение вести уличные бои? Отсутствие твердого руководства?

Стоило дойти до последнего пункта, как Либкнехта охватывало жгучее чувство вины. Роза старалась этого не касаться.

— Ах ты, боже мой, а дорожную чернильницу не захватили с собой! — вспомнила вдруг она.

Либкнехт окинул комнату взглядом и обнаружил на столе большой массивный письменный прибор. Вероятно, их поместили в кабинете хозяина.

— Надо поспать, а то голова не работает, — решила Роза.

Она потребовала, чтобы Карл занял диван, а сама растянулась на узкой кушетке, стоявшей у противоположной стены.

Накрывая ноги пледом, Роза заметила:

— Это хозяева принесли… Великое все-таки дело — человеческая забота.

Долго еще оба ворочались беспокойно, хотя и старались не мешать друг другу.

Чеканные и горячие абзацы нового памфлета всплывали как бы сами собой. Роза тихонько подошла к столу, зажгла, затенив сначала, настольную лампу, проверила, хорошо ли закрывает окно драпировка, опасливо оглянулась на Карла и написала название: «Порядок царит и Берлине!»

А он лежал, не подавая вида, что не спит. В голове складывались абзацы статьи, последней его статьи. Вопреки всему, что творилось, она была пронизана оптимизмом и верой в завтрашний день. Пускай врагам удалось сотворить свое черное дело, пускай они вновь хозяева положения, революция будет шагать по немецкой земле, какие бы низости сейчас ни творились. Так он и назовет статью: «Вопреки всему!» — и в ней снова и снова провозгласит свой символ веры.

И тут острая мысль пронзила Либкнехта: во имя чего он исступленно сражался всю жизнь? Почему пламя ярости пожирает его даже в эти роковые часы и в то же время он полон такой стойкой веры?

В исстрадавшейся его душе возникло вдруг реальное чувство гармонии, справедливости и добра, человеческого достоинства, которое попиралось в течение столетий и которое будет возвращено всем угнетенным, полного равенства и всеобщего доброжелательства, которые утвердятся в конце концов на земле. Чувство это ослепило его подобно молнии. Вспышка осветила лица товарищей, рядом с которыми он сражался в эти трагические дни и которых больше нет в живых, бесконечно близкие ему лица детей и Сони. Вслед за тем вновь возникли страшные физиономии провокаторов и душителей из числа наемников Носке.

Но гвардия наемников не насытилась еще кровью расстрелянных и убитых. Ей нужны были завершающие жертвы. Ей нужны были Карл Либкнехт и Роза Люксембург.

Некий Штадлер, вернувшийся из русского плена ярым ненавистником большевизма, принялся искоренять то, что именовалось большевизмом немецким. В эту колонку версталось все, что хотя бы отдаленно напоминало революцию.

Заручившись поддержкой сверхмагнатов Германии, Штадлер развил бурную деятельность. Стиннесы, Тиссены, все сверхбогачи, выслушивая и одобряя зверские его планы, выкладывали, не скупясь, деньги на подавление революции. Германия будет недостойна своего имени, заявил один из магнатов, если для такого дела не выделит нужных средств. В голодавшей стране изымались огромные суммы из сейфов богачей для борьбы с революцией.