Осип Черный - Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте

С того дня, как Англия раскрыла свои карты, Вильгельм не сдерживал больше гнева и не отказывал себе в удовольствии поддеть канцлера Бетман-Гольвега.

— Английские торгаши должны были ощутить твердый кулак перед носом, а мы размахивали оливковой ветвью! Я следовал вашим советам, господин Гольвег, склонялся на ваши просьбы, и вот результат…

— Но, ваше величество, надо же было испробовать все прежде, чем мы пришли к таким выводам.

— О да, я знаю: вы мастер проб!

Худощавый, прямой, канцлер выпрямился еще больше и выжидающе посмотрел на Вильгельма.

— И вы почему-то любите поучать своего императора, вместо того чтобы следовать его указаниям. Правительство не опытная лаборатория, где производят разные измерения и пробы.

— Позволю себе заметить: в иных случаях анализ необходим.

— А англичане тем временем обвели нас вокруг пальца!

— Ваше величество, наша морская мощь достигла размеров, примириться с которыми Англия никак не могла.

— Как же вы собирались поладить с нею — утопить мой флот в луже?!

— Я склонял их на любые приманки, лишь бы исключить их участие в войне.

— Но достигли обратного, согласитесь.

— Зато совесть наша чиста, ваше величество.

Император недовольно крякнул: о чем только думает его канцлер!

— А на внутреннем фронте как обстоят дела? Удалось вам хотя бы с этими соци договориться?

Пока канцлер докладывал, Вильгельму припомнился разговор, который он года два назад вел с одним господином, занимавшим высокое положение. Речь зашла о Бетман-Гольвеге, и тот господин заявил, что учился в одной с ним гимназии.

— И он там был, надо полагать, на хорошем счету?

— О, ваше величество, даже на слишком хорошем. Ему нравилось всех поучать. Мы прозвали его, помнится…

— Да? — с любопытством спросил Вильгельм и добавил: — Это останется между нами.

— Гувернанткой, ваше величество.

— Ха-ха-ха… А к нему подходит!

— Но это было давно, с тех пор утекло много воды.

— Иные черты вымываются водами времени, — заметил Вильгельм назидательно, — а другие не поддаются.

Итак, канцлер докладывал, а кайзер слушал. Следовало признать, что на внутреннем фронте успехи есть: башибузуки соци, так досаждавшие правительству, пока велась работа величайшей секретности, объявили себя чуть ли не защитниками трона.

— Кстати, a «Hoch» своему кайзеру они готовы провозгласить?

Канцлер доложил, на какой формуле все сошлись.

— Что же, я удовлетворен, господин Бетман. В том, что народ предан мне, сомнений быть не могло. Вы видели эти толпы? Слышали возгласы? Сегодня мы пожинаем то, что, в противовес политике князя Бисмарка, проводил я.

— Да, ваше величество, отчасти.

— Ах, только отчасти?! — Опершись ладонями, кайзер приподнялся над столом. — Если бы не глупая конституция, ограничившая мою власть, положение было бы еще более прочным. Но и сегодня народ сплочен вокруг трона. Мы этим бриттам покажем еще, чего будет стоить им вероломство… Да, а что наши войска вошли в Бельгию, как вы преподнесете рейхстагу?

— Не думаю, ваше величество, — лицо его выразило озабоченность, — чтобы следовало выделять такой щекотливый вопрос особо.

— Но, нарушив нейтралитет, мы получили огромное преимущество: армии будут беспрепятственно продвигаться на запад.

— Французы возместят это наступлением русских с востока.

— О-о, даже японцы побили царя. И что же, спустя девять лет он покажет нам чудеса стратегии?

Канцлер промолчал. В военных вопросах он не считал себя специалистом и старался высказываться поменьше.

Скрестив на груди руки, Вильгельм доверительно произнес:

— У меня есть кое-что для русских, сюрприз: военные предложили мне план, который я целиком одобрил.

— Да, ваше величество?

— Я заманю их поглубже, да, заманю. А потом съем, как Волк съел Красную Шапочку… К вашей декларации это отношения, впрочем, не имеет. Надеюсь, ясно?

— О да! — сказал канцлер.

Вильгельм, любивший эффектные заключения, произнес:

— Часы истории включены. Нам остается слушать, как отсчитывает время маятник. Благодарю вас за доклад.

Ряды кресел в рейхстаге распределялись по секторам. Каждая партия, от правой до социал-демократической, занимала свой сектор.

В тот день, четвертого августа, ряды заполнились быстро. Все выглядело приподнято и торжественно. В час, когда на фронтах уже лилась кровь, депутаты пришли сюда продемонстрировать преданность и единство.

Социал-демократы появились в зале несколько позже других: в комнате фракции происходили последние спешные согласования. Шейдеман, Эберт, Давид, Гаазе медленно продвигались к своим местам. В проходе столкнулись с депутатами свободно-консервативной партии, и Шейдеман подчеркнуто вежливо обменялся рукопожатием с господином фон Гампом.

К обычной корректности добавился оттенок сердечности. Шейдеман с его каштановой щеголеватой бородкой, холеным лицом и спокойствием как нельзя лучше подходил к сегодняшней обстановке.

Заняв место в первом ряду, он оглянулся назад и среди тех, кто усаживался, заметил Либкнехта. Все показалось в нем неприятным — и эта вздернутая голова, и пристальный острый взгляд через пенсне, и нервозность; строптивый, неуживчивый, неспособный понять значение компромисса, маневра!

Он, Шейдеман, предпочитал искать там, где можно, промежуточные решения и бескомпромиссность относил скорее к чертам дурного характера, чем к убеждениям. Но когда за принципиальность выдают свой скверный характер, тут уже ничего не поделаешь — с такими людьми, хочешь не хочешь, надо сражаться.

Никто другой во фракции не был так несговорчив — ни Гаазе, ни Каутский. Скорее казуист, чем убежденный противник, Каутский если и спорил, то больше по вопросам теории, а не повседневной политики. Между тем Шейдеман был силен именно в практической области: каждодневность, хитроумные зигзаги тактики — вот чему он себя посвятил.

Чутье тактика подсказало ему и шаг, предпринятый в первые дни войны социалистами. Хорошо бы они выглядели теперь, если бы противопоставили себя остальным фракциям! Миллионы немцев заявили себя патриотами, классовая рознь стихийно отошла на десятое место, и вот тут социалистические вожаки вместо спасения родины стали бы толковать о борьбе с магнатами! Да их смели бы с пути те самые массы, интересы которых они призваны защищать!

К счастью, социалисты проявили не только благоразумие, но и мудрость. Вряд ли коллеги по фракции сознают, сколь важный шаг предприняло руководство и какие последствия он повлечет.

Так говорил себе Шейдеман, ожидая начала. Зал заполнился до отказа. На хорах, на местах для прессы было битком набито.