Гарольд Лэмб - Карл Великий. Основатель империи Каролингов

Горбун наблюдал и слушал, находясь среди прислуги, где он мог сойти за юнца, ожидающего, когда его позовут. Вместе с тем он был на десять лет старше дочерей Хильдегарды. Он заметил, что Берта прячется в тени колоннады и держится за руки с капелланом Ан-гильбертом. Когда падала ночная роса, она набрасывала на белоснежные плечи горностаевую накидку. Пламя свечи отражалось от ее золотой диадемы и узкого пояса из золотой парчи.

Когда отец звал ее, Берта откликалась и пела свою песню, аккомпанируя себе на арфе: «Через холмы и тенистые долины они приходят, усталые путники, – они приходят, с посохом и Писанием, в поисках покоя за холмами – в долину, где царит мир и покой Христа».

Вот так мелодично пела Берта, прекрасно зная слова, которые написал Ангильберт. Ее отец отбивал такт своей тяжелой рукой. Это было его время отдыха и веселья.

Горбун шпионил за прекрасными женщинами. Скорчившись в своему углу, он подмечал, как рослая служанка, принося фрукты, тайком целовала руку короля, а он гладил рукой ее бедро.

Эти женщины были распутницами. Они кружили вокруг своего повелителя, который щедрой рукой раздавал геммы, оправленные в серебро. Пипин задавался вопросом, замечает ли королева Фастрада их ужимки и кривляние, но ничего не мог прочесть на ее лице.

Ее отпрыски – сплошь девочки, и в спальне их светлые волосики отливали золотом. Пипин подумал, что Фастрада, возможно, и сверкает, как мягкое, податливое золото, но в душе она тверда, как камень, которым была облицована его келья в Прюме. Как знать, может быть, если на ее голову обрушить камень, это убьет ее?

Опустившись на колени у стены величественной часовни и слушая мессу, горбун слышал, как священник заканчивает молитву, отворачиваясь от алтаря: «За Карла, короля, за его сыновей Пипина и Карла, за Пипина, короля лангобардов, и Людовика, короля Аквитании, за королеву Фастраду».

В семье его имя стояло перед ее именем. Он достиг возраста мужчины, не приобретя никакого титула, кроме имени, упоминаемого в молитве. У Пипина недоставало силы, чтобы обрушить скалу на гордую голову королевы. Тем не менее у него были друзья, которые его предостерегали, новые друзья, которые пили вместе с ним вино и внимательно прислушивались к его словам, словно он был в чести и почете у своего отца. Они предостерегали его не говорить плохо о Фастраде.

– Был некий Хостлик, – шептали друзья, – который заявил, что у Кримгильды, королевы Бургундии, было не больше желания созерцать кровавую смерть храбрых людей, чем у Фастрады, погубившей дворян Тюрингии своим злым языком. Эти слова Хостлика дошли до ушей Фастрады благодаря ее шпионившим служанкам. По правде говоря, после этого королева выказывала доброе расположение к вышеупомянутому Хостлику и угостила его пирогами, испеченными руками ее служанок. Когда Хостлик заболел, она горевала и навещала его, обещая прислать своего личного врача для лечения Хостлика. Однако вышеупомянутый врач обнаружил, что Хостлик ушел из жизни без исповеди и благословения. Мой господин, не говорите плохо о Фастраде.

Пипин не знал, говорили ли правду его друзья. Они усаживали его за стол сеньора, который предоставлял Пипину почетное место. Прислужницы в этом доме подносили вино в первую очередь Пипину. Вокруг сидели знатные люди. Тюринги, соратники покойного графа Хардрада, баварские дворяне, некогда служившие Тассилону. Они пили за здоровье горбуна как за первенца и наследника короля. Если Господь пожелает, чтобы король погиб в походе на страну аваров, то его сын Пипин по праву будет править Франкским королевством.

Горбун надеялся, что какой-нибудь камень раздавит Фастраду.

– В Священном Писании говорится, что Авимелех, сын Гидеона, рожденный от наложницы, одним камнем убил своего отца и семьдесят братьев, – рассказывал священник из Баварии.

– Теперь это печалит меня, – замечал другой, – когда я слышу при дворе, что Гимильтруда, благородная мать вашего величества, была всего лишь любовницей, а не законной женой вашего отца.

Свой гнев Пипин направлял на Фастраду и ее прислужниц, а не на отца.

– Пока жив Карл, – говорили ему, – она будет идти своим путем, не зная жалости. После смерти Гидеона Авимелех правил с триумфом.

Подобные ласкающие слух разговоры отпечатывались в мозгу горбуна. Для него было бы лучше остаться в садах Прюма. Он стал взрослым мужчиной, но чувствовал себя чужаком при дворе своего отца. Другой карлик, Эйнгард, добился почета у короля своей болтовней. Шарлеманя больше занимал сбор войска для похода на аваров. Алкуин, который частенько сиживал и по-доброму беседовал с горбуном, четким почерком написал книгу проповедей для короля. Тот был доволен и разрешил Алкуину навестить свою родину в Британии.

Новые друзья Пипина готовили вокруг него заговор. Они носили в руках маленькие камешки, чтобы распознавать друг друга при встрече. Все они были добры к Пипину Горбуну.

Они объясняли ему, как, притворившись больным, избежать злобы Фастрады. Он проживал в одиночестве в домике у реки, и поэтому его не касалась слежка королевы. В этом уединенном местечке Пипина могли навещать его товарищи, они приносили ему великолепные подарки и обещали, что его не минует королевский титул.

А король тем временем направлялся в Ратисбон, чтобы собрать вооруженную армию из франков. Если бы он собрался напасть на варваров, могло случиться все, что угодно. Он мог бы даже погибнуть.

Но конечно, остается Фастрада и, как это было в Эресбурге в Саксонии, ее гордость и жестокость уязвит немало доблестных дворян. И тогда знать могла бы объединиться против нее и Пипин мог бы предъявить права на трон как самый достойный из сыновей короля.

Пипину нравилось, как незнакомые лорды преклоняют колени у его постели. Давно Пипин не получал таких почестей.

«Против аваров, – писал Эйнгард, – король подготовился очень тщательно и был в прекрасном настроении».

Минуло 13 лет, и Шарлемань пытался сделать то, в чем провалился в Испании, – повести армию христиан на смертельно опасных язычников. В Ратисбоне он объявил, что решил «призвать гуннов к ответу за свои преступления против святой церкви и христиан».

Для франков загадочные кочевники выглядели гуннами, потому что появлялись с таинственного Востока. Они обосновались за Дунаем на обломках владений гунна Аттилы. Более того, эти коренастые всадники с широкими костистыми лицами и волосами, заплетенными в косички за ушами, похоже, были кровными братьями гуннов. Они с трудом проложили себе дорогу по степным торговым путям и увели свои стада в венгерскую твердыню, куда никогда не ступала нога христианских миссионеров.

В этой глуши их каган властвовал в городе, укрытом в лесу. Арно из Зальцбурга говорил, что этот город, будучи окружен земляными курганами, в которых язычники хоронили своих мертвых, называется Кольцо. Никто не был в состоянии понять их речь. (Они были первыми монголо-тюркскими конными кочевниками, появившимися в Европе.)