Гарольд Лэмб - Карл Великий. Основатель империи Каролингов

Этот примитивный минускул Корби имел успех в Туре, где переписчики усовершенствовали эту манеру письма так, что каждая буква писалась разборчиво и чуть-чуть отдельно от других. Турский почерк позаимствовала дворцовая школа франков. Этим почерком золотыми буквами были написаны слова на первой пурпурной странице сборника священных текстов, настольной Библии Шарлеманя, к тому времени как Алкуин возглавил школу. Алкуин, не имевший никакого отношения к изобретению этой манеры письма, как иногда утверждают, одобрил ее вслед за Шарлеманем, потому что легко мог читать написанное. Так, они вместе подготовили для папы Адриана Псалтырь, написанную золотом новым прекрасным почерком.

По мере того как увеличивалось количество переписанных книг, почерк Корби, Тура, Ахена получил распространение по всей стране франков до самых ее границ. Шарлемань и Алкуин сознавали выгоду, которую сулит единая манера письма в центрах грамотности, и Шарлемань сделал ее обязательной.

Это было нелегкой задачей – обучить сотни людей писать одним и тем же почерком.

– Я не очень далеко продвинулся, – признался Алкуин своему другу, – по причине низкой культуры в здешних местах.

Чтобы хорошо писать, переписчик должен был свободно читать текст. Кроме того, они должны были расставлять все знаки препинания. В качестве напоминания Алкуин у себя в скриптории вывесил плакат: «Все написанное вами должно быть ясным и понятным с помощью пунктуации, в противном случае чтец в церкви прочтет неверно своей пастве». Это звучало очень похоже на Шарлеманя.

Несгибаемая целеустремленность короля и талант Алкуина в редактировании способствовали выполнению поставленной задачи. Книги, включавшие в себя сборники псалмов, месс, законов, написанные новым почерком, рассылались из Тура и Ахена в самые отдаленные города. Установилась единая манера письма, и путаница в переписке книг, отличавшая то невежественное время, закончилась.

Кроме того, благодаря многократной переписке большого количества книг классической и раннехристианской литературы сохранились такие тексты, которые в противном случае были бы навсегда потеряны для ученых позднего Ренессанса, а значит, и для нас.

Это четкое письмо известно в наше время под названием «каролингский минускул». Такую манеру письма успешно применяли и в грядущие века, несмотря на навязывание витиеватого готического шрифта. Когда гуманисты великой эпохи Ренессанса добивались лучшего почерка, они возродили каролингский минускул, особенно в Италии. В то время этот почерк стали называть римским. Когда первопечатники искали образец для своего шрифта среди рукописей, они попробовали готический шрифт, а затем обратились к каролингско-римскому. Он пережил века, и то, что мы читаем сегодня, напечатано этим шрифтом.

Ни одна победа Древнего Рима не вызывала такой суматохи и возбуждения, как появление в Ахене слона Абу-л-Аббаса. Сказочный зверь из Вавилона, покачиваясь, шествовал вверх по рыночной улице и срывал свежую траву с крыш домов неправдоподобно длинной рукой, заменявшей ему нос. Его рев напоминал звук трубы, и лошади в переулках в страхе разбегались, сбивая с ног овец, столпившихся вокруг продавцов мяса.

Шарлемань был доволен, потому что Абу-л-Аббас разнес в щепки приготовленное для него стойло; он вырывал с корнем молодые деревья и при этом ел виноград с руки короля. Торговец Исаак, два года путешествовавший вместе со слоном и его смуглолицым охранником, утверждал, что Абу-л-Аббас может прожить еще 50 лет, если ему будет хорошо в стране франков. Безусловно, в жаркие летние дни слон выглядел довольным, съедая поле хлебных злаков и купаясь в реке. Каждый день во время обходов король останавливался, чтобы полюбоваться своим необычайным гостем, подарком халифа.

По крайней мере, Эйнгард настаивал на том, что Ха-рун послал слона от восхищения и великой любви к Шарлеманю. Но сидящие за столами с пивом говорили, что Исаак сам привез слона из деловых соображений.

– Харуну наш славный король дороже всех других монархов на земле! – защищал Гном своего героя.

– Чем ты подтвердишь сказанное тобой? – Любители пива продолжали сомневаться, потому что те франки, что в качестве послов ездили в Багдад, либо умерли, либо исчезли как-нибудь иначе, вернулись только Исаак с Абу-л-Аббасом.

– Подтверждением служат богатые подарки, полученные нами от персов.

– Какие подарки?

– Духи, благовония и разные ценные вещи.

И все-таки молва твердила, что коротышка секретарь болтает попусту. Однако в королевской сокровищнице появился изумительный золотой поднос из Хорасана, наверняка дар халифа Харуна (Ларона). Здесь же находился огромный шатер, изумивший саксов, которые, стреляя из луков, пытались добиться того, чтобы стрела перелетела через него. Шнуры шатра были выкрашены в необычные цвета. После появления слона Абу-л-Аббаса любое сокровище с Востока называли даром Харуна, например часы.

Эти бронзовые водяные часы очень нравились Шарлеманю, считавшему их более точными, чем сальные свечи с метками или песочные часы. Внутри них капающая вода отмеривала время (всегда 12 часов), освобождая бронзовый шарик, ударявший в колокольчик, и тот своим звоном отмечал начало каждого часа. Часы помогали Шарлеманю следить за звездными скоплениями по ночам.

Теперь он держал при себе толмачей, переводивших ему то, что говорили гасконцы, греки или авары. Изгнанники вроде Эгберта из Британии искали убежища в Ахене. Совершалось нечто, о чем прежде и не слыхивали. Столица на реке Вюрм находилась еще в зачаточном состоянии, а королевский порядок установился далеко за границами государства франков. Заложники саксов прочно обосновались в зеленой долине. Старший сын короля Карл совершил свой последний марш на Балтику. Без всяких речей в совете и клятв тридцатидвухлетняя война с саксами закончилась. По ту сторону Рейна поселенцы из числа франков строили города, и никто их не грабил и не сжигал. Грубое переселение народов, предпринятое Шарлеманем, погасило вооруженную борьбу, а новое поколение, выросшее в отсутствие феодальной или религиозной вражды, окончательно скрепило мир. Возможно, помог запрет короля на ношение оружия. Его церковные школы, в которых учились разные дети, сломали клановый барьер. За это Шарлемань должен был благодарить гота.

Кроме того, это новое поколение (преданное королю франков) – поколение Эйнгарда – не знало другого правителя. Алкуин мог сколько угодно вещать о новой христианской империи, но простой сельский люд объединяла только вера в то, что всеми ими одинаково правит Шарлемань.

– Он велел аккуратно записать их простые примитивные песни давно минувших дней о делах и битвах королей, – повествует Эйнгард, – чтобы сохранить для будущих поколений.