Фредерик Мортон - Ротшильды. История династии могущественных финансистов

Самым драматичным моментом было, пожалуй, расставание с дворцом на Пикадилли, где когда-то барон Лайонел обговаривал с Дизраэли, после обеда, в приватной обстановке, возможность приобретения Суэцкого канала. В 1937 году здание было разрушено, а все его содержимое продано на аукционе, для которого был издан каталог на 250 страницах с 64 цветными вклейками. Ценность коллекции невозможно переоценить. Один только образец мебели – секретер из тюльпанового дерева со вставками из севрского фарфора, изготовленный специально для Людовика XIV, – был продан за пять тысяч долларов.

Наконец, Департамент по доходам добрался до владений Ротшильдов в Бакенгемшире. В 1932 году второй лорд Ротшильд вынужден был продать Нью-Йоркскому музею естественной истории свою коллекцию птиц, состоявшую из полумиллиона экземпляров. После его смерти Тринг-парк опустел и был превращен в Национальный зоологический музей. В Астон-Клинтоне разместился отель, а гигантское имение Альфреда в Халтоне превратилось в учебный центр Королевских военно-воздушных сил.

Те, кто стояли у руля Французского дома Ротшильдов, проявили достаточно мудрости и самообладания, чтобы не отойти в мир иной в послевоенные годы, – таким образом, Семейству удалось избежать выплат по налогам на наследство – после войны они стали непомерно высоки даже для Ротшильдов. Но хотя их плоть пребывала в удовлетворительном состоянии, их дух ослабел. После смерти барона Альфонса в 1905 году вся полнота власти перешла к его сыну, барону Эдуарду. Он правил флегматично и спокойно, сохраняя позиции, завоеванные его отцом, но – не делая ни шага вперед.

Такой же застой царил и в социальной жизни клана. В европейские гостиные ворвалась эпоха джаза. Высший класс отплясывал шимми и перепрыгнул из роскошных ландо в не менее роскошные спортивные машины.

«Очень богатые люди совсем не похожи на таких людей, как вы и я», – писал очарованный Скотт Фитцджеральд.

Перефразируя писателя, можно сказать: Ротшильды были совсем не похожи на очень богатых людей. В тот самый момент, когда все древнее, старое и старомодное теряло всякую цену, они превратились в «золотую монету старой чеканки». Они казались несгибаемыми, закосневшими, уважаемыми, но слишком несовременными. Они все больше отдалялись от современной элиты.

Но они были Ротшильдами. Кровь заговорила, и самые молодые вспомнили, что одна из традиций Семейства – быть на гребне современности. Некоторые из них настолько «осовременились», что вышли из-под контроля. В 20-х годах Генри, инвалид, внук Натаниэля, избороздил Средиземноморье на своей яхте «Эрос». Состав пассажиров яхты частенько вполне соответствовал ее названию. Генри писал дерзкие и остроумные пьесы под псевдонимом Андре Паскаль, построил театр «Пигаль» и прославился своими блестящими приемами на курортах Лазурного Берега.

Одним из колоритнейших членов Семейства был Джеймс Арманд Ротшильд – персонаж интригующий и противоречивый, созданный из диссонансов – не человек, а джазовый оркестр. Обычно он носил шляпу с высокой тульей и монокль, являя собой некую смесь Чарли Чаплина с Фредом Астером. Начнем с национальной принадлежности – кем был Джимми? Как сын барона Эдмонда – он француз по рождению. Как главный наследник своей австрийской тетки Алисы и любитель моноклей – австриец. Как подданный Великобритании и член палаты общин – англичанин. Джимми много болел, и ему часто не везло. Во время игры в гольф Джеймс Арманд лишился левого глаза, спасибо герцогу де Граммону – тот ударил метко. Джимми перенес такое количество операций на брюшной полости, что родня, кажется, поверила: после удаления какого-нибудь больного органа у него тут же вырастет новый. Джимми любил ездить верхом, но и здесь его преследовали неудачи. По поводу его верховой езды ходила поговорка: «Если Джимми не у хирурга – значит, он падает с лошади». Тем не менее, он с энтузиазмом всю жизнь, до семидесяти восьми лет, занимался спортом, политикой, благотворительностью, собирал коллекции.

И все это стихийно, противоречиво и потрясающе энергично. В парижском сюртуке, в парижском тугом воротничке и с парижскими полубаками, но с оксфордским акцентом – просто пародия на англо-французского денди, Джимми, тем не менее, достойно представлял либералов в палате общин. Его часто видели рядом с одним из лидеров либеральной партии, Аленом Бивеном. Джимми успешно продвигал проекты своего отца, связанные с возвращением евреев на Землю обетованную, часто приезжал в Палестину и, свободно изъясняясь на иврите, беседовал с рабочими-переселенцами.

Джимми на скачках – живая карикатура на джентльмена с моноклем и баками и в то же время олицетворенная интуиция. Типичный для него и совершенно неправдоподобный для других случай произошел на Кубке Кембриджа в 1921 году. За несколько минут до начала забега Джимми начал лихорадочно делать ставки на Меленко (100 к 7), на которого никто особых надежд не возлагал. Джимми вскакивал со своего места, вносил деньги, бежал назад, спохватывался, что поставил мало, и снова бежал к букмекерам. Зрители хохотали. Джимми бегал. Он бегал до тех пор, пока ставки не перестали принимать. Читатель уже догадался, что Меленко пришел первым. Хохот зрителей сменился стоном, а Джимми ушел со скачек, унося выигрыш в 200 000 фунтов.

В своих отношениях с женщинами он был так же эксцентричен, но и тут ему сопутствовала удача. Когда Джимми исполнилось 35, он решил, что пора жениться и надо найти подходящую невесту. И куда же он обратился за помощью? К секретарю одного из своих многочисленных гольф-клубов. Тот внимательно просмотрел рейтинговый список девушек, играющих в клубе, и предложил кандидатуру юной мисс Дороти Пинто, которая за последнее время добилась больших успехов в игре. Вскоре раввин благословил этот союз, который счастливо просуществовал 33 года, вплоть до смерти Джимми, выдержав все испытания и перемены. После смерти супруга Дороти взяла на себя руководство его благотворительными проектами в Израиле.

Брат Джимми, Морис, также был Ротшильдом, «который гулял сам по себе», но в совершенно другой манере. Морис очень рано осознал, что Семейство, каким бы великим и могущественным его ни считали, до сих пор не выполнило одной важной функции – оно не подарило миру ни одной по-настоящему заблудшей овцы. И он решил восполнить пробел, направив на это все свои таланты и неуемную энергию. В свободное время Морис вполне успешно играл роль банкира и сенатора в парламенте Франции. Но основную часть своих сил он посвятил тому, чтобы стать «истинной заблудшей овцой», чьи пороки были бы соразмерны величию Семейства. И в этом он преуспел. В 20-х и 30-х годах XX века ходил анекдот, что человек может считаться принятым в светское общество только после того, как барон Морис его соблазнил (если это женщина) или оскорбил (если это мужчина). Никто не мог сравниться с ним по количеству пикантных и скандальных историй.