Куртис Кейт - Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

Консервированный мясной фарш, однако, судя по всему, стал основой диеты для эскадрильи, которая уже испытала и недостаток местного вина, после изобилия его в Италии. Лейтенант Андре Анри старался скрыть этот вкус перемолотой говядины разнообразием кулинарных изысков, но он упорно сохранялся под самым толстым слоем соусов. Но для Филлипса каждый прием пищи в той же эскадрилье был куда более радостным по другим причинам – переполненный радостью из-за «счастливого воссоединения с товарищами, Сент-Экс выдавал монологи на любую тему, превращая каждую беседу в ряд эссе, звучавших подобно устному «сладкому» для его очарованных слушателей».

С помощью любезного фармацевта синьора Мотальто, в чьем доме они остановились, удалось убедить нескольких местных пастухов отдать десять овец на убой, и 28 мая Сент-Экзюпери наконец получил возможность предложить друзьям щедрый «мешуи». Десять овец были зажарены на открытом огне на вертелах в собственном соку, в то время как пастухи показали старшему сержанту Рьетору, как закрутить их внутренности в кровавые колбаски. Американские офицеры соседней 23-й эскадрильи сначала немного смутились от перспективы есть зажаренное на вертеле мясо ягнят руками, но разогретые анисовкой и неистощимым потоком вина, они вскоре утратили все предубеждения. Джон Филлипс предусмотрительно пожертвовал бочку в шестьдесят галлонов сардинского вина, которое поддерживало компанию на высоком градусе на всем протяжении банкета. Напыщенный сильнее, чем обычно, с седыми, торчащими в разные стороны усами и в мешковатых брюках, «папаша» Рьетор (тунисский ветеран, настоявший в свое время на том, чтобы его направили вместе с перебазирующейся эскадрильей в Италию) взобрался на деревянный стол и спел пару проникновенных песен. Филлипс, как горный козел, вскарабкался на крышу, чтобы сфотографировать празднество, стремительно переходившее в бурное веселье, и тут же американский священник в развевающейся на ветру рясе в свою очередь залез на стол в саду и запел откровенные чосеровские песни. Атмосфера доброжелательной сдержанности между американцами и французами была далеким отголоском напряженных отношений, существовавших между ними ранее в Тунисе. Новые командиры авиакрыла фоторазведки, полковник Карл Полифка и полковник Джеймс Сетчел, вместо того чтобы априори считать французов безнадежно недисциплинированными и безответственными, поняли, что они могут при случае даже поучиться кое-чему у французов.

Глупо утверждать, будто прибытие Сент-Экзюпери не породило глухого ворчания и пересудов со стороны его американских и британских коллег. Командующий базой в Альгеро являлся капитаном Королевских военно-воздушных сил, и вся связь с пилотами осуществлялась по-английски. У Экзюпери возникли элементарные проблемы в понимании даже самых простых команд командира полетов, на которые он отвечал на самом непостижимом жаргоне. Его рассеянность в не меньшей степени становилась источником для беспокойства. Однажды, когда Сент-Экзюпери возвращался с тренировочного полета, Филлипс заметил, как к летному полю мчится санитарная машина: пилот заходил на посадку на своем «лайтнинге» с еще не выпущенными шасси.

Перед вылетом (на следующий день после того банкета) Филлипсу представился редкий случай увидеть Сент-Экса за работой в его крошечной комнатушке. «Какая странная ночь, – позже описывал он увиденное. – Я заметил, что сам процесс начала какого-либо дела просто истощал его, как, например, облачение в его же летный костюм превращалось в испытание, которому он подвергал себя с глубокими вздохами. Усаживая свое большое тело на маленький скрипучий плетеный стул, он ставил ноги вместе совсем как прилежный ребенок, налегал на блокнот, разложенный на коленях, и строчил опрятные ряды маленьких черных буковок, радостно устремлявшихся к верху странички. Рядом с ним лежали часы, на которые он часто поглядывал, чтобы проверить скорость, словно сидел в кабине самолета. То, что Сент-Экс клал безжалостно тикающие часы рядом с собою, не всегда подразумевало, что он будет писать, хотя это был один из признаков его противоречивого отношения к технике.

Сент-Экс сидел в одном углу своей пустой, вычищенной добела комнаты, которая во многих отношениях напоминала келью монаха, и только его красивые, из свиной кожи, чемоданы напоминали о существовании мира за ее пределами.

Плетеный стул скрипел. «Забавно, – заметил он, потирая запястье. – Оно болит, только когда я пишу четким почерком». Он пошевелил пальцами, закурил сигарету и посмотрел на часы прежде, чем вернуться к своим черным буковкам».

В канун отъезда Филлипса в его честь были открыты несколько бутылок итальянского «Спуманте», и 30 мая он попрощался с друзьями из эскадрильи и улетел к новым горизонтам на «летающей крепости». Во время приготовления картофеля фри загорелась кухня, и потребовалось с полчаса, прежде чем потушили огонь, вспыхнувший от горящего масла. Но тем вечером они смогли угостить трех офицеров Королевских военно-воздушных сил обедом с картофелем фри и омарами, которых к тому времени заменил консервированный колбасный фарш, как символ сопротивления в большинстве продуктов питания.

«Авиабаза в Альгеро жила суровой военной жизнью, – вспоминает Фернан Марти, служивший там связистом и англо-французским переводчиком. – Темп жизни был очень нетороплив. Веселый как обычно, бреющийся когда хотел, в мешковатом комбинезоне и устаревшей французской летной фуражке, Сент-Экзюпери, казалось, наслаждался своим сардинским приключением». Крошечная комната, которую он занял на верхнем этаже (ее он любил называть своей голубятней), конечно, превратилась в образчик беспорядка, где деньги, рубашки, сигареты, вперемешку с книгами, валялись на кровати, стульях и даже на полу.

«Его платяной шкафчик, – вспоминает Жан Лельо, – был заполнен несколькими американскими, выгоревшими на солнце рубашками и брюками в довольно плачевном состоянии, но это его ничуть не волновало, так как он считал себя на каникулах. Однажды, перед отъездом в Алжир, он заметил, что локти на рукавах рубашки проносились, и из-за отсутствия чего-нибудь более подходящего мне пришлось их штопать степлером. Вид получился не очень элегантный, скорее этакий небрежно-беспечный, но Сент-Экзюпери только улыбнулся мне».

Первая такая поездка состоялась на следующий день после отъезда Филлипса (31 мая), когда Сент-Экзюпери поднялся на «лайтнинге» номер 63 (используемом в эскадрилье исключительно для тренировок и почтовых рейсов) и направился в Алжир с несколькими дюжинами омаров. Ему было строго предписано соблюдать высоту, лететь не слишком высоко, а то омары разорвутся, и не слишком низко, а то они протухнут от жары. После приземления в Мезон-Бланш он позвонил по телефону мадам Ги Моно, жене французского дипломата, работавшей в культурной секции комиссариата иностранных дел, предложив ей срочно приготовить майонез, поскольку он привез ей богатый улов омаров прямо из Сардинии.