Лесли Марчанд - Лорд Байрон. Заложник страсти

Повседневную жизнь Байрона лишь изредка нарушали попойки, о которых он обычно сожалел, поскольку здоровье не позволяло ему предаваться излишествам. Ему было достаточно проводить вечера за письменным столом. В конце марта он закончил и отправил Киннэрду пятнадцатую песнь «Дон Жуана», сочинив десять новых песен за один присест. Он еще не нашел издателя, но его отношения с Джоном Хантом приносили выгоду им обоим.

В начале апреля, с приездом в Геную англичан, жизнь Байрона изменилась. Одним из них был Генри Фокс, сын лорда Холланда, который ему всегда нравился, возможно, потому, что тоже хромал. Однако другие его соотечественники еще больше поразили его воображение. Это были «великолепная леди Блессингтон», урожденная Маргарет Пауэр, и ее свита, состоявшая из ее супруга, богатого графа Блессингтона, сестры Мэри Энн Пауэр и их красивого молодого друга и спутника, графа Альфреда Д'Орсея.

Графиня, на год моложе Байрона, была в самом расцвете жизненных сил. Без всякого ущерба для себя она сумела восторжествовать над бедностью и грубой обстановкой, сопутствовавшей ей в детстве и юности, и своей красотой, изяществом и умом завоевала подобающее место в лондонском обществе, сделавшее ее дом на Сент-Джеймс-сквер, 10, соперником дома Холландов, привлекая туда способных и умных людей. Художник Лоуренс получил известность, написав ее портрет, который стал откровением на Королевской выставке в 1821 году и обладал поразительным сходством с оригиналом, давшим основание для появления такого эпитета, как «великолепная», которым впервые наделил графиню известный доктор Парр.

Возможно, ужасный опыт семейной жизни с ирландским капитаном Фармером, которому отец леди Блессингтон фактически продал ее в возрасте пятнадцати лет, «направил все ее сексуальные импульсы в другое русло», как писал ее биограф. Это утверждение можно оспорить, потому что ее женственность и чувственность были обострены, в то время как вся энергия, которую другие женщины тратили на кокетство, направлялась ею на интеллектуальное развитие и отстраненное, но не равнодушное наблюдение за жизнью и характерами людей. Возможно также, что ее успех у мужчин объяснялся не только духовными причинами, поскольку сама графиня признавалась, что несколько лет была «содержанкой».

Неудивительно, что леди Блессингтон произвела на Байрона большое впечатление, в чем он сам не хотел признаться. Она со спокойным достоинством носила свой аристократический титул. Байрон, в свою очередь, мог спокойно беседовать с ней, хотя его всегда привлекала красота. Вскоре он привязался и к лорду Блессингтону. Байрон не считал его дилетантом в искусстве, потому что тот обладал обостренной чувствительностью, вкусом и суждением.

Граф Д'Орсей имел репутацию красавца (Байрон как-то назвал его купидоном. – Л.М. ) и щеголя. Несмотря на этот явный тройственный союз, вполне возможно, что отношения леди Блессингтон и графа носили вполне платонический характер. Важно отметить, что Байрон, за свою жизнь сделавший рогоносцами многих мужей и знавший в этом толк, не заметил ничего предосудительного в их отношениях.

«Кружок Блессингтон» прибыл на Альберго-делла-Вилла в Генуе вечером 31 марта. За день до этого леди Блессингтон записала в своем дневнике: «Как бы мне ни хотелось скорей увидеть «великолепную Геную», должна признать, что присутствие в ней лорда Байрона придает городу еще большую привлекательность для меня». Но как многие другие, графиня ожидала встретить Чайльд Гарольда и была разочарована. «Он остроумен, ироничен и жизнерадостен, но совсем не похож на меланхоличного поэта, как я его себе представляла… Среди его темно-каштановых кудрей уже заметна седина, волосы у него шелковистые, и хотя редеют у висков, почти не закрывая лба, но по-прежнему очень густы на затылке… Он очень худой, похож на юношу, и все же в нем есть нечто поразительное, и его нельзя признать за обычного человека… Не думаю, что заметила бы его хромоту, если бы он сам не привлек мое внимание… Его голос очень ясный и певучий, но несколько женственный… Смех звучит точно музыка…»

Когда на следующий день Байрон зашел в их гостиницу, его откровенные высказывания поразили и уязвили графиню. Ее изумило «полное самозабвение, с которым он ведет беседу с недавними знакомыми на темы, которых избегают даже друзья». Графиня со свойственной ей проницательностью заметила, что суждения Байрона об Англии и англичанах указывали на его ностальгию по родине. Она с восторгом вспоминала его суровую критику их общего друга Мура и с еще большим восторгом сказанное о леди Холланд. Графиня слишком хорошо знала о лицемерии высших политических кругов, чтобы не выслушать с наслаждением рассуждений Байрона об английском ханжестве: «…он говорит, что единственным способом победить ханжество является высмеивание, то исключительное оружие, которого не испортит английский климат».

Интерес Байрона к греческой революции вновь возрос после визита капитана Эдварда Блэкиера, представителя Лондонского греческого комитета, членом которого был и Хобхаус. Капитан сопровождал Андреаса Луриоттиса, делегата греческого правительства, который направлялся в Лондон, чтобы просить у англичан помощи. Байрон немедленно предложил в июле войти в новое греческое правительство, если его участие принесет пользу. Однако он понимал, что этому могут помешать обстоятельства: «…можете представить, что «нелепый женский род», как называет женщин Монкбарнс в романе Скотта «Хранитель древностей», выступит против моей затеи. Мадам Гвичьоли, естественно, не желает, чтобы я оставлял ее хотя бы на несколько месяцев, и, поскольку ей удалось помешать мне уехать в Англию в 1819 году, ей может удастся отговорить меня от поездки в Грецию в 1823 году». Несмотря на это, мысли о Греции все больше и больше занимали Байрона. Он начал переговоры со своим агентом Чарльзом Барри насчет судна и просил Киннэрда выслать ему денег на путешествие. Но пока у него недоставало смелости сообщить Терезе о своих планах, потому что он боялся возможных сцен.

Чета Блессингтон и граф Д'Орсей вначале вызывали у Байрона чрезмерное уважение, потому что могли легко и непринужденно вести себя в обществе. Леди Блессингтон все еще критически наблюдала за ним и пресекала все его слишком вольные высказывания, которыми он одарил всех отсутствующих друзей. Он «с большим уважением отзывался о талантах и достижениях мистера Хобхауса, но в его словах чувствовалась уязвленность, потому что он, очевидно, считал, что Хобхаус недооценивает его»; «открытость и неизменная честность» его друга вызывали бурные похвалы Байрона, однако эта дружба не приносила ему такой радости, как дружба с другими людьми, потому что, по словам Байрона, «он постоянно указывал мне на мои недостатки, но к его чести должен отметить, что он говорил о них именно мне, а не другим».