Максим Коробейников - Подробности войны

Я был всенародно опозорен, унижен, оплеван, боялся, что разревусь, и в растерянности не знал, как смотреть в глаза людям, как вести себя в этой обстановке, что делать.

Когда распустили строй, все бросились обнимать и поздравлять друг друга. Ко мне подошел комбат. Он широко развел в стороны руки, обнял меня, похлопал по спине и, только сейчас очнувшись от радости, охватившей его, вдруг замер на месте:

- Слушай, а ты получил?

- Как видишь, - я тоже развел руками, и так мы стояли с комбатом: один был обижен, другой удивлен.

- Послушай, ты, дорогой, как же это могло случиться? - спросил наконец комбат.

- Не знаю. Видно, некому было вспомнить. Не мог же я писать на себя, ответил я.

Комбат круто повернулся, матюгнулся, отошел от меня, потом решительно подошел и сказал:

- Даю слово. Первый же бой, и получишь.

- Пулю?

- Даю слово.

Это не могло меня утешить. Я посмотрел ему вслед. Значит, что же? Полтора года боев никто не засчитал мне в актив? Он снова обернулся и крикнул:

- Даю слово, поверь!...

Я не знал, что в первом же бою его убьют, а сейчас, когда он мне крикнул, я по-доброму помахал ему рукой - мне почему-то жалко его стало, захотелось, чтобы он успокоился и не терзал себя.

Когда, махнув комбату рукой и этим как бы сняв с него вину за случившееся, я повернулся к строю, вдруг увидел комсорга Якушева. Тот стоял в стороне, что-то бодро насвистывая и сверкая глазами.

Я понял, что его тоже обошли, и услышал свой собственный внутренний голос, который с беспощадной настойчивостью говорил мне: "Ты обиделся за то, что тебя упустили из виду, когда начали делить победу? Тебе показалось, что ты внес больше, чем получил? А сам-то ты обо всех подумал? Не забыл этого Якушева? Он ведь был с тобой в тех же боях. А ты вспомнил о нем тогда, в ту ночь, когда писались представления к наградам? Нет, ты забыл о нем, как забыли и о тебе".

Я подошел к Якушеву. Тот улыбнулся, и я сказал:

- Ты прости меня. Виноват... После первого боя получишь. Заверяю. Я ведь тоже не получил ничего.

Якушев действительно после первого боя был представлен мною и награжден, посмертно орденом Красного Знамени.

"В седьмой роте, лучшей роте полка, ордена и медали получили все, кто был в последних боях", - запишут потом в формуляре дивизии, и я сорок лет спустя прочитал эти строки в Подольском архиве Министерства обороны в деле нашей дивизии, и они снова обожгли меня, как это бывает, когда человек встречается с несправедливостью и незаслуженной обидой. Но с высоты своего возраста я подумал, как больно мы реагируем, когда обижают нас, и как нечувствительны к обидам, которые сами вольно или невольно наносим другим.

Я часто вспоминаю Якушева, молодого парнишку, который с тех пор не постарел и которому я так и остался должен.

БАНКА ИЗ-ПОД КОНСЕРВОВ

В конце июня, когда было особенно жарко и солдаты сидели в траншеях и подбрустверных блиндажах, утомленные и раскисшие от палящего солнца и изнуряющих дежурств, меня вызвали к телефону. Говорил командир батальона. Хриплый голос донесся издалека.

- Слушай, "Пятый", - сказал комбат, - хочешь кино посмотреть?

- Какое кино? - удивился я.

Мы уже два месяца стояли в обороне на широком фронте. Где-то на юге шли тяжелые бои. Целые города и области снова переходили в наши руки. Каждый день сводки Информбюро сообщали о победах наших войск.

Здесь же никто не наступал: ни мы, ни немцы. Голодные и уставшие, мы, как сторожа, охраняли траншеи и ходы сообщения, выкопанные кем-то до нас и именуемые опорными пунктами. Не хватало людей, не было бани. Ходили слухи, что дивизию скоро переведут на тыловой паек и лишат водки, ту самую дивизию, которая совсем недавно в ожесточенных боях местного значения изошла кровью и изнемогла до отчаяния.

Еще совсем недавно комбат говорил:

- Я думаю, братцы, что о нас забыли: о немцах - фюрер, о нас командование.

И это походило на правду. Внезапные, ожесточенные и бессмысленные обстрелы, ночные действия разведчиков противника приводили к тому, что дивизия несла потери и, будучи растянутой на десятки километров, пребывала постоянно в состоянии напряженности и тревоги.

Каждый день из роты кто-то выбывал, убитый или по ранению. Было не только опасно и страшно, но и обидно, потому что иногда возникала мысль: все эти потери ни к чему.

И вдруг в это время - сообщение о каком-то кино...

Комбат кричал в трубку, почему-то думал, что его плохо слышат:

- Так давай возьми с собой Григорьева, Купцова, Сороку и топай к Шульге. Знаешь Шульгу? Не знаешь? Ну, ПШШС.

ПШШС - так называли капитана Шульгу, помощника начальника штаба полка по шифровально-штабной службе. Как не знать ПШШС? Его все знали! Он носил красивую черную бороду и - рассказывали - был инженером по образованию.

Я быстро собрал таких же командиров рот, как я сам. Они тоже были немало удивлены и обрадованы. И все пошли к Шульге.

Дорога была ничем не примечательна. Сначала тянулись по глубокой траншее, осыпавшейся от времени и обстрела. Валявшиеся под ногами банки из-под консервов, провода, скобы и прочее военное имущество мешало движению. Двигались молча, разглядывая дно траншеи и брезгливо перешагивая через разный хлам, то и дело попадавшийся на пути.

Идти было радостно, как на праздник. Вместо касок все как по команде надели фуражки с малиновым околышем. Молодые, здоровые, мы шагали легкой пружинистой походкой, веселые и оживленные.

Штаб полка располагался в перелеске. Его нетрудно было обнаружить издалека именно сюда тянулись с разных сторон телефонные провода. Кругом были вырублены все деревья. Их заменили масксети. Пожелтевшие срубленные ветки, которые когда-то, может быть, и скрывали штаб от постороннего взгляда, сейчас, опаленные солнцем, сгоревшие от зноя, покрасневшие, привлекали к себе внимание. Трава вокруг была вытоптана, со всех сторон к штабу бежали тропинки, и штаб находился в центре этого сложного переплетения.

Землянку капитана Шульги мы нашли без труда и ввалились в нее вчетвером все сразу. Капитан Шульга был недоволен визитом, но виду не показал, а даже пошутил:

- Фу ты, а я думал - десант!

Шульге было лет сорок. Из уважения к столь преклонному возрасту я приложил руку к козырьку и доложил:

- Товарищ капитан, по приказанию командира третьего батальона следуем в кино. Разрешите получить указания.

Шульга с довольным видом выслушал рапорт.

В землянке слышался запах духов. Увидев зеркало, туалетный столик, керосиновую лампу, занавески из парашютного шелка, мы невольно переглянулись: "Во как живет!"

И тут только заметили, что в углу, у самого изголовья лежанки, сидела девушка, молодая, с чистыми пышными волосами и вздернутой вверх чуть припухшей верхней губой. После этого мы уже не могли ни на что другое смотреть - уперлись глазами в нее.