Кристофер Хибберт - Крымская кампания 1854-1855 гг. Трагедия лорда Раглана

Капитан Клиффорд, истовый католик и очень добродушный человек, описывал турок как «всеми презираемых, попираемых несчастных людей, над которыми издевался каждый». Из-за нехватки солдат в британских подразделениях турок пытались отправлять в окопы, но, по общему мнению, «с любым из них мог бы справиться даже ребенок». Турок считали «большими любителями украсть», и каждый пытался наказать их за это. Однажды турок, укравший у английского офицера пару перчаток, получил за это двадцать пять палочных ударов на глазах этого офицера, затем еще двадцать пять в присутствии командующего турецкими солдатами, двадцать пять – на глазах у командира своего полка и, наконец, двадцать пять в своем подразделении.

В британской армии случаи воровства стали пугающе частыми. Многие уличенные в нем дезертировали к врагу. В первой половине января около 20 солдат перешли на сторону врага после того, как были наказаны за воровство. Сам Раглан не одобрял разрешенные королевскими уставами телесные наказания. Однако многие офицеры считали, что не существует другого способа бороться с ленью и недисциплинированностью солдат.

Другим бичом армии стало пьянство. В некоторых полках оно наказывалось пятьюдесятью ударами плетью.

Каждый дом в Балаклаве использовался как склад или магазин, где «мошенники евреи, греки и мальтийцы торговали различными напитками». Солдаты, направленные в Балаклаву с поручениями, обязательно приносили с собой обратно в лагерь несколько бутылок грубо очищенного крепкого спиртного. Им было не на что больше тратить жалованье. Они с легкостью платили по 2 шиллинга за бутылку темного пива и по 10 – за бутылку бренди. Из 17 солдат 55-го полка, обратившихся к врачам по поводу психических расстройств, почти у всех заболевание было вызвано злоупотреблением спиртным. Трое из четырех умерших солдат этого полка страдали белой горячкой. «Я должен откровенно признаться, – писал сержант Гоуинг из 7-го полка, – что в большинстве случаев наши болезни были вызваны пьянством».

Однако немногие из офицеров решались наказывать своих подчиненных за то, что те стремились при первой же возможности утопить свои беды в бутылке. 19 января капитан Клиффорд написал: «Трудно даже вообразить себе, как страдают наши солдаты. С каждым днем умирающих становится все больше. В нашей дивизии уже пятьдесят пять случаев обморожения. Я сам видел, как одного такого беднягу принесли из траншеи. С него снимали носки вместе с ногтями и мясом. Еще один сегодня утром был найден мертвым в своей палатке: он умер от переохлаждения».

Тремя днями ранее полковник Белл обнаружил в одной из палаток пять своих солдат, умерших от холода. Продолжая обход лагеря, он заглянул в госпитальную палатку и, заранее зная ответ, спросил: «Каков сегодня рацион для больных?» – «Солонина и зеленые кофейные зерна, сэр», – доложил дежурный. Вернувшись к себе, полковник написал официальный рапорт по поводу ужасающей ситуации и варварских издевательств, которым подвергаются его подчиненные.

Другие командиры, по-видимому не полагаясь больше на действенность письменных жалоб, прибегали к любым средствам, пусть даже незаконным, чтобы накормить и одеть своих людей. Так, полковник Йе, которого подчиненные боялись и ненавидели за строгость, граничащую с жестокостью, невольно заслужил в ту зиму их уважение. Угрозами, руганью и проклятиями ему удавалось выбить из балаклавских тыловиков иногда гораздо более полагавшегося полку имущества. В то же время другие старшие офицеры, предпочитавшие действовать вежливо и не обладавшие «настойчивостью» бравого полковника, зачастую безнадежно бродили от одного офицера-снабженца к другому и в конце концов возвращались в лагерь несолоно хлебавши.

Конечно, одного умения общаться с многочисленными квартирмейстерами, комиссарами, клерками и кладовщиками в Балаклаве было недостаточно. Полученное имущество и продовольствие нужно было еще доставить в лагерь. Полковник Йе, который, как уже было сказано выше, не церемонился с тыловиками, держал своих собственных солдат в ежовых рукавицах. Однажды, холодным январским днем встретив печально-безучастного сержанта, полковник резко спросил того, откуда и куда он идет. Когда бедняга ответил, что возвращается с кладбища, где только что похоронил двух своих солдат, Йе проревел: «И где же их одеяла, сэр? Возвращайтесь и заберите их. Покажете мне после того, как отмоете!»

Подчиненные неохотно соглашались, что их полковник прав. На войне не было места брезгливости и жалости. Если бы сержанта не заставили откопать одеяла, в которые были завернуты трупы, это сделали бы турки. Сами турки хоронили своих мертвецов голыми. Это выяснилось после того, как пошли дожди и некоторые трупы вымыло водой из неглубоких могил.

Острая нужда заставляла самых брезгливых британцев становиться неразборчивыми в средствах, как турки. Гардемарин Вуд, обнаружив, что его ботинки безнадежно изношены, дал одному из матросов 10 шиллингов и приказал подыскать пару подходящего размера в могилах русских, погибших под Инкерманом. Многие солдаты и офицеры последовали его примеру. Они не выбрасывали добытую таким варварским способом обувь даже после того, как из Англии прибыл груз ботинок для крымской армии. Новая обувь была такого скверного качества, что подошвы отрывались после недели носки, и почему-то большинство пар оказались настолько маленького размера, что «впору только женщинам носить». «Присланная обувь слишком мала, – разочарованно писал герцогу Ньюкаслскому лорд Раглан, – и чрезвычайно плохого качества». Низкое качество полученных ботинок подтвердилось после их выдачи солдатам 55-го полка. 1 февраля, когда после нескольких морозных дней неожиданно потеплело и плато превратилось в безбрежное море грязи, а ноги солдат стали утопать в плотной липкой жиже, многие, выбираясь из месива, с удивлением обнаружили, что подошвы остались в этом болоте. С руганью выбросив ботинки, солдаты продолжили марш в одних носках. Для некоторых из них эта ночь была пятой, проведенной в траншее без смены. Многие спали не больше чем по три часа в сутки. Они были настолько измотанны, что не действовал даже страх наказания за сон на посту. Капитан Кемпбелл из 46-го полка вспоминал, что, подобно многим воевавшим в Крыму, научился спать в любой обстановке. Он засыпал по пояс в грязи, не обращая внимания на грохот ядер и разрывы снарядов, на свист пуль Минье – некоторые, преодолев парапеты ограждения, пролетали рядом с головой, а затем с характерным чавкающим звуком вонзались в стены окопа уже позади него. В то же время предупреждающий вскрик часового заставлял его вскакивать, «будто удар электрического тока».