Алексей Мясников - Зона

— Против такого интеллигентного разговора я не возражал, по правде говоря, даже соскучился.

— Надеюсь, вы понимаете, — продолжал подполковник, — что в вашем сегодняшнем положении мы, — подполковник махнул рукой на старлея, — не виноваты, мы здесь не причем. Я предпочел бы встретиться с вами в других обстоятельствах, но, коли вас к нам прислали, — ничего не поделаешь, служба.

Я предпочел бы с ним вообще не встречаться, но досады действительно нет — меня посадили не МВД, а КГБ, который делает свое дело руками МВД, и в этом смысле мы оба невольники.

— Как вы собираетесь у нас жить? — вдруг спросил подполковник.

Я не мог тогда знать значения этого вопроса, я не знал еще кастового деления лагерного населения на «положительных» и «отрицательных», на тех, кто поддерживает линию администрации и на тех, кто не поддерживает, — и потому ответил просто:

— Как все живут.

Подполковник облучил меня многозначительной улыбкой и качнул головой: «У нас все живут по-разному, вы это скоро увидите. Вот вам начальник отряда, — он кивнул на старлея, — Виктор Васильевич Певнев, он вам все объяснит. Имейте в виду: вы у нас на особом положении. Вы будете жить один, советую не связываться ни с какой «семьей». Каждый шаг, каждое слово мне будет известно. Мне не хотелось бы, чтобы у вас были неприятности.

— Я постараюсь жить по правилам.

— Вот и хорошо, мы тоже стараемся по правилам. Если будут вопросы, замечания, что-то будет надо, приходите ко мне.

— А сейчас мне куда?

— Как куда? — удивился подполковник. — В отряд, где ваша группа?

— Так мне же 15 суток объявили.

— Уже? Кто?

— Подполковник какой-то, говорят, «хозяин».

— «Хозяин», «кум» — это блатной жаргон, вы так не говорите. А начальником этого учреждения являюсь я, и без меня никто не имеет права водворять в штрафной изолятор. Это был мой заместитель. Он человек добрый, но немного вспыльчивый, он погорячился. Произошло недоразумение, запомните: без моего разрешения никто вас никуда не посадит. Надеюсь, у нас с вами такой необходимости не возникнет, так ведь?

Ничего не скажешь, интеллигентность и доброжелательная улыбка начальника лагеря — приятный сюрприз. Будущее представлялось не таким уж мрачным. Не помню, в эту или в следующую одну из первых наших бесед, он спросил, не собираюсь ли я и здесь что-либо писать? Я ответил: почему бы и нет?

— Критику?

— Возможно, но скорее всего что-нибудь нейтральное.

— Но вы будете критиковать? — неодобрительно переспросил подполковник.

— А что в этом плохого? Критика ведь не обязательно что-то отрицательное, она может быть и положительной.

— Ну да, — согласился подполковник, — это отношение. Но имейте в виду, что все ваши записи я буду просматривать лично.

Такое состоялось знакомство с «хозяином» 47-й зоны, иначе говоря, с начальником исправительно-трудовой колонии УЩ 49/47, подполковником Николаем Сергеевичем Зыряновым. Первое впечатление он произвел неплохое. Душевно выглядел и «отрядник», начальник 1-го отряда старший лейтенант Виктор Васильевич Певнев. Мягкая, ироничная улыбка на простом бесхитростном лице. Чуть ниже среднего роста, моего примерно возраста, лет 35-ти. Складывалось такое впечатление, что подлости от них ждать было нельзя, что с ними можно объясняться более или менее откровенно, в допустимых, конечно, пределах. Певнев отвел меня в отряд, и я присоединился к группе вновь прибывших, которая направлялась в банный корпус на стрижку, мытье, получение постели. Полагалось новичков несколько дней держать в карантине, т. е. в особом помещении отдельно от прочих, но наш этап почему-то в первый же день распределили по отрядам. Когда проходили в баню, откуда-то из окон и ограждений нам кричали: «Откуда, мужики?» «Воры есть?» В парикмахерской стригли зеки. Здесь я распрощался со всей своей растительностью, с бородой, подмышками, но в отличие от «Матросской тишины» пах не выстригали, не очень-то было бы приятно снова сжимать окровавленные яйца. От одной мысли о ревущей, дерущей электрической машинке в паху — судорога по всему телу. Но тут пронесло. Баня — тот же душ, правда, еще и с тазиком, можно было как следует вымыться после этапа и пересылки. В отряд я вернулся чистый, лысый, в нелепой, обвислой не по размеру черной форменной робе. Сапоги жали.

47-я зона общего режима Свердловского управления ИТУ считается образцово-показательной. Говорят, прежде в Каменск-Уральске была «химия», т. е. комендатура для так называемых условно осужденных или уголовно освобожденных с принудительным привлечением к труду на местных предприятиях. Года два назад «химию» перевели в другое место, а вместо нее построили новую колонию. Вначале предполагалась колония строго режима и строили ее «строгачи». За внешними заборами и проволочными ограждениями начали было строить еще одну бетонную стену, врыли столбы, но потом передумали, определили зоне общий режим и надобность в усиленном ограждении вроде бы отпала. Строгачей увезли и заселили зону первой судимостью, сравнительно небольшим числом, не более 800 человек. Но народ прибывал, строились новые цеха, ввели еще один жилой корпус, отряды уплотнялись и переуплотнялись, и в этом году нашего брата перевалило за тысячу.

Со стороны двухэтажного административного корпуса зона выглядит так. Небольшая асфальтированная площадь, обрамленная щитами производственных показателей, призывами вроде «за честный труд» или «закон — норма нашей жизни», неизбежным кодексом строителя коммунизма и был еще один щит, где было записано, сколько человек освобождены условно, сколько направлено на стройки народного хозяйства, т. е. на «химию», сколько отпущено на поселение, сколько помиловано. Но последняя графа за все время моего пребывания оставалась пустой — видно тут никого не миловали. На этой площади или, как еще ее называют по армейскому, на плацу, устраиваются время от времени общие зоновские осмотры внешнего вида, проверки, генеральные шмоны — личные обыски. Сюда из отрядов идут строем, в ногу, по-солдатски, отсюда кого-то отправляют в отряд подшивать робу, бирку, чистить сапоги и т. п., кого-то в парикмахерскую, кого-то на дополнительную работу за небрежность внешнего вида. Надо ли говорить, что с этой площадью впечатления связаны не самые приятные.

Прямо впереди и слева два двухэтажных здания все из того же бело-серого силикатного кирпича. В переднем второй этаж занимает средняя школа, первый этаж располовинен на два отряда № 5 и № 6. За этим корпусом — длинное одноэтажное сооружение, хозяйственный корпус, здесь парикмахерская, баня, сушилка-прожарка, сапожная и слесарная мастерские, инвентарные склады. Второе двухэтажное здание слева целиком жилое — тут размещены изолированно друг от друга четыре отряда: на первом этаже № 1 и 2-й, на втором №№ 3 и 4. Перед ним поперек вытянулась приземистая одноэтажка: столовая, магазин, его называют ларек или «ларь», библиотека, с другой стороны вход в небольшие мастерские плотника и художника. При надобности это еще и клуб: в столовой по воскресеньям фильм, по праздникам концерт, чаще лекции, общие собрания; в библиотеке репетиции музыкантов. Ближе к административному корпусу, слева — какой-то цех, здесь шьют тапочки, собирают прищепки, что-то штампуют, точат на токарных станках. Чуть правее от административного корпуса, от штаба, впереди — санчасть, а вся остальная правая сторона — промышленная зона, три больших цеха: один токарный и два волочильных — филиал Каменск-Уральского завода цветной металлургии, там, на основном предприятии, работают муж моей тетки, дядя Андрюша, обе племянницы и их мужья. Промышленная зона, «промка», огорожена еще и внутренней стеной из бетонных плит. И все здания: жилые корпуса, банно-хозяйственное, санчасть, административное, кроме, пожалуй, столовой, огорожены высоким проволочным забором, дверь под замок — это так называемые локальные зоны, «локалки». Причем территория каждого отряда изолирована от «локалки» другого отряда и вот на этой узкой полоске земли, на зоне внутри зоны, предстояло жить. Не разбежишься. Образцово-показательная зона походила на зверинец. Окруженная трехметровым бетонным забором с вышками часовых, с многорядной системой проволочных ограждений, состоящих из колючей проволоки и густо намотанных проволочных клубков по ту и другую сторону бетонного забора, со вспаханной контрольной полосой, наша колония и внутри вся перегорожена и опутана проволокой. «Локалки» — нововведение эпохи развитого, зрелого социализма. Когда социализм был еще не таким уж развитым, зрелым и реальным, «локалок» не существовало. Внутри зоны можно было передвигаться свободно, ходить в гости в другой отряд. «Локалки» стали широко устраиваться во всех лагерях года два назад, т. е. с конца 70-х. И это, несомненно, ужесточило режим. Самовольный выход за территорию отряда означает нарушение локальной зоны, и наказания за этот проступок стали самой распространенной карой в колонии. Как будто нарочно сделано для того, чтобы всегда можно было наказать любого зека. Ибо за «локалку» бегают все — ведь практически вся деловая жизнь вне отряда: подогнать робу, заказать тапки, подстричься, побриться, достать чай, навестить земляков и друзей из другого отряда, сходить в библиотеку — сотней всяких легальных и нелегальных дел связан отряд со всей зоной, и потому делаются в локальных ограждениях дыры, «ломаются» на воротах замки, а то и прямо через забор, или вдоль стены по подоконникам второго этажа — так или иначе, нарушают зеки локальный запрет. Стараются незаметно, не попасть на глаза, побыстрей проскочить от ворот до ворот, но трудно не попасть на глаза многочисленному начальству. Это отрядник и его заместитель, которого называют воспитателем. Это орава вездесущих прапоров — наемных контролеров в ранге от рядового до прапорщика. Это офицеры администрации и ДПНК — дежурный помощник начальника колонии. Вся территория зоны отлично просматривается со стеклянной башни на крыше административного здания, из окон третьего этажа, где размещены кабинеты лагерного начальства. Редкая птица пролетит незамеченной.