Николай Пирогов - Вопросы жизни Дневник старого врача

Сверх полного освобождения крестьянства от круговой поруки и других зол, тормозящих общий прогресс, необходимо будет земскому представительству взять в свои руки и налечь всеми силами на распространение благосостояния, грамоты, здравых понятий, уважения к правам собственности и закону в темных массах, предоставленных теперь грубому произволу и увлечениям самых нелепых пропаганд.

Культурное развитие среднего сословия и судьбы молодежи должны быть также одною из главных забот общественного представительства.

Когда просвещенная воля монарха даст стране представительство и свободу мысли, слова и научного расследования, когда крестьянство будет пользоваться настоящим попечением и заботами земского представительства, то у незрелых юношей среднего сословия, взбаламученных нелепою пропагандою, и будет отнят повод к ненормальному и натянутому сближению с меньшею братиею, а потому науськивание крестьян и возбуждение в них сословной вражды, хищничества, жажды крови и т. п. сделается не так удобным и легким для злонамеренных и пропагандистов, как теперь при господстве двух противоположных действий административной власти: произвола и распущенности в одно и то же время.

Я убежден, что все, желающие со мною октроированного [135]представительного правительства в России, желают не ослабления, а упрочения монархической власти. Все, с каждым днем, все более и более убеждаются, что пришло такое время, когда и вызванный самим монархом прогресс принимается и приносит добрые плоды не иначе, как при деятельном и самостоятельном участии общества. Без этого, как мы видим, и самые великие и благие начинания монарха обращаются против его власти, порождая крамолу и потрясая все государство неслыханными преступлениями.

Пронеслись как — то слухи из Петербурга, что, будто бы, сам покойный государь предлагал на обсуждение какому — то совету ad hoc вопрос о конституционной реформе, что будто бы канцлер Горчаков высказался против этой реформы, и государь согласился с ним.

Я помню разговор, который я имел лет 6–7 тому назад с гвардейским офицером в вагоне. Зашла речь о конституции и, к моему удивлению, гвардейский офицер и, если не ошибаюсь, преображенец оказался защитником конституции, может быть, и потому, впрочем, что он мне показался родом из южных славян. Помню, что я не был так уверен, как он, в благих результатах конституции для России; я говорил, что, как для упрочения республиканского правления необходимы настоящие республиканцы, так для конституционного необходимы настоящие представители общественных нужд и интересов, а таких представителей у нас пока мало.

«Пожалуй, — говорил я моему собеседнику, — у нас выйдет из конституции такая катавасия, что придется бежать вон из России».

И по правде, я не 20–летний юноша и не могу увлекаться фразами о свободе, равенстве, братстве и тому подобными гремушками. Я в мою жизнь всегда старался следовать мудрому правилу «cuique suum» (Каждому свое (лат.)), хотя, как и другие, не всегда исполнял его.

Я принадлежу к тем, которые полагают, что каждый народ может быть управляем только тем правительством, которого он достоин. Поэтому я не отдаю абсолютного преимущества ни одному образу правления и считаю такое преимущество нелепостью.

Самодержавие для обширного государства с разноплеменным населением, и еще к тому не везде оседлым, имеет очевидный raison d'etre, а историческое развитие дает этому образу правления у нас еще более прочное основание. Невыгоды самодержавия в наше ультрапрогрессивное время главные в том, что этот образ правления, по своей природе, не может не быть ультраконсервативным.

Этому, по — видимому, противоречит правление таких самодержцев, как Петр I, которого, конечно, никто не назовет консерватором. Но ведь Петр I, пересоздав весь государственный строй прежней России, сделался и сам не прежним царем, а императором вроде римского императора. Он сообразовался так с духом времени, что из прежнего чисто личного, царского самовластия сделал, по существовавшим тогда во всей Европе образцам, административный полицейский штат.

Поэтому Петр, на пути прогресса, дошел до крайних его пределов того времени, поставив Россию с государственной и правительственной точки зрения в уровень со всеми европейскими государствами, не отняв, в сущности, никаких прерогатив у своей самодержавной власти, а, напротив, внутренне укрепив ее еще более прежнего и окружив таким ореолом, которого прежде никто не видел. Потому — то все живое, юное и непрокислое в хламе отживших понятий и предрассудков не могло не рваться и не идти по следам лично вовсе непривлекательного царя.

Екатерина II и Александр I в первую половину царствования также пытались делать коренные преобразования, несоответствующие строго консервативному началу самодержавия. Но Европа была уже не такая, как при Петре.

Автократизм уже колебался в основании, и потому и Екатерина, и Александр I должны были остановиться, чтобы не поколебать еще твердую, девственную почву самодержавия у себя под ногами, и Россия в эти два блистательные царствования была прогрессивною более извне.

Александру II суждено было Богом выступить, подобно Петру I, на широкий путь радикальных внутренних органических и самых существенных преобразований. Главное из них, эманципация, представлялось таким, которое должно было еще более укрепить самодержавную власть царя.

Но новые социальные учения, европейская борьба капитала с трудом, необыкновенное сближение стран и наций новыми путями сообщения, новые политические комбинации и, вообще, господство мировоззрений, совершенно противоположных консерватизму сделали то, что великому преобразователю не оставалось ничего иного, как следовать высокому примеру гениального предшественника и довести свое прогрессивное шествие до тех же пределов, т. е. поставить Россию в уровень с другими европейскими государствами не только в социальном, но и в правительственном отношении.

Надо было остановиться на таком преобразовании правительства и образа правления, которое наиболее бы соответствовало современным общественным потребностям, и как можно настойчивее призывать его к земской и государственной деятельности.

В последние годы царствования Александра II эти соображения с каждым днем убеждали меня все более и более, что как ни мало еще число людей в России, подготовленных к дельному и прочному представительству общественных нужд и интересов, наступило, однако же, время воспользоваться какими бы то ни было наличными силами общества и уполномочить их законом для водворения нарушенного разъяренного крамолою порядка, для успокоения умов и для новой государственной жизни.