Евгений Доллман - Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944

Тот вечер был отмечен двумя событиями: в самом красивом оперном театре Италии давали два первых акта «Аиды», после которого Адольф Гитлер устроил менее музыкальное представление по-немецки.

Тысячи белых роз наполняли воздух своим опьяняющим ароматом, когда в 9.30 король в сопровождении гостей вошел в свою ложу. Мужчины были облачены в парадную форму, а дамы – в сверкающие драгоценностями вечерние платья. Самый могущественный человек Германии поразил всех, появившись во фраке, на котором красовался один только золотой партийный значок. Он был похож на портье из отеля и чувствовал себя очень неловко. Всем было хорошо видно, с какой радостью он избавился от помпы и великолепия, которые окружали его, усадив рядом с собой своего лучшего друга Бенито Муссолини, последнего из римлян. Принцесса крови Мария-Жозе, одетая в великолепное вечернее платье, украшенное драгоценными камнями, даже не пыталась скрыть свою аристократическую и интеллектуальную антипатию по отношению к гостю с севера. Позже она привела в своей книге La mia vita nelle mia Italia («Моя жизнь в моей Италии») описание банкета, состоявшегося до оперного спектакля, на котором она, как и в течение всего визита фюрера в Италию, представляла свою царственную свекровь.

«На обеде я сидела рядом с Гитлером. Он говорил только по-немецки, и я, естественно, не прилагала никаких усилий, чтобы понять, о чем он говорит. Я плохо знаю немецкий. Он ничего не ел и не пил. Говорят, что плохие люди не пьют вина, и, судя по Гитлеру, это высказывание верно. Весь обед он только и делал, что грыз шоколад, а его скованные и чересчур почтительные манеры производили удручающее впечатление». Так дочь бельгийского короля описывала своего гостя, пребывая в ссылке на берегу Женевского озера.

У ее гостя не было причин радоваться, сидя в королевской ложе. Когда во время знаменитой арии Аиды прямо перед великой Джиной Синьей на сцену обрушилась балка, все сразу же решили, что это покушение. Однако певица мужественно продолжала петь дальше. Но ничто уже – ни чарующие голоса Педерцини в роли Амнериса и Бенджамино Джильи в роли Радамеса, ни великолепная постановка, во время которой на сцену был выведен целый зверинец, – не могло улучшить настроение Гитлера.

Все свое раздражение по поводу высокомерного и презрительного отношения к нему его соседки по столу, которое она и не думала скрывать, фюрер сорвал на бедном, ни в чем не повинном фон Бюлове-Шванте, немецком руководителе протокола. Фон Бюлов-Шванте не запланировал достаточного количества времени, чтобы его повелитель и господин мог после спектакля сменить неудобный фрак на более привычную форму. Поэтому, когда у поезда, который должен был отвезти Гитлера в Рим, выстроился почетный караул, его величество получил еще один повод для злорадства, наблюдая, как его гость, похожий на официанта, обходит этот караул. Гитлер кипел от ярости, и руководитель протокола буквально катился по красному ковру, ведущему к вагону спецпоезда.

Нет смысла говорить, что при дворе узнали об этом очень быстро и всласть повеселились – особенно принцесса Мария-Жозе, которая посчитала этот инцидент прекрасным дополнением к ее портрету фюрера, грызущего шоколад.

Но вот все преграды, оперные представления, гала-обеды, публичные празднества и минимум важных дискуссий завершились, и майский визит подошел к концу. Я хочу закончить свой рассказ о нем еще двумя событиями из официальной программы. Первым было вечернее шоу на прекрасной римской площади ди Диена, обрамленной соснами. Программа, включавшая в себя народные танцы и парад конных королевских карабинеров, завершилась кавалерийской атакой, большим салютом и «Гимном Риму» Пуччини. Парадные места, зарезервированные за Виктором-Эммануилом и Гитлером, располагались в первом ряду, а места Муссолини и итальянских министров – в ряду позади них. Возмущенный тем, что его лучший друг и коллега сидит позади «короля-щелкунчика», Гитлер пригласил Муссолини сесть рядом с ним. Однако дуче в ту пору был еще независимым и поступал как настоящий государственный муж. Он только нахмурился и покачал головой, предотвратив тем самым новый скандал.

И вот наступил заключительный день во Флоренции. Гитлер был сыт по горло былым и нынешним великолепием и императорским величием Рима. И вот, наконец, он остался один на один со своей избранной невестой – городом Медичи, и именно здесь свадебные торжества этого самого нелепого политического брака нашего времени достигли своего пика. С этого дня Флоренция стала признанной любимицей Гитлера. Ему здесь понравилось все: и дворцы, и музеи, и ликующие толпы, и улицы, вдоль которых стояли люди, одетые в костюмы ушедших эпох, и прощальный ужин в палаццо Риккарди, даже дамы высшего света Флоренции, которые пришлись ему по вкусу тем, что даже самая красивая из них имела множество детей и была лишена снобизма своих римских и неаполитанских сестер. Он искренне восхищался ими и отпустил несколько мрачных замечаний по поводу легкомысленного отношения немецких аристократок к вопросу продолжения рода.

Его нельзя было увести из Уффици, где он стоял перед шедеврами Раннего и Высокого Возрождения гораздо дольше, чем предвидели хозяева. «Когда у меня было время любоваться картинами, я был слишком беден, – с грустью заметил он, – а теперь, когда у меня есть положение в обществе, я не имею на это времени».

Муссолини, сопровождавший фюрера, воспринял его слова с недоумением. Он беспечно признался, что впервые в жизни находится в сокровищнице итальянского искусства, и предложил поскорее завершить экскурсию, поскольку потомки Липпи, Боттичелли, Гирландайо и Бронзино уже собрались на площади Синьории, чтобы приветствовать уважаемого поклонника их города и его художественных сокровищ. Из всей свиты Муссолини только граф Чиано и его юные спутники хотели бы задержаться в музее подольше, к большому неудовольствию дуче. Они с интересом рассматривали прелести флорентийских дам XIV и XV веков и долго торчали в каждом зале.

Вскоре и этот день подошел к концу, но для Гитлера Флоренция осталась самым ярким пятном его «свадебного» путешествия. Даже 30 января 1943 года, когда мысль о неминуемом падении Сталинграда наполняла тоской его душу, он завел с флорентийцами, входившими в состав итальянской делегации, долгий, полный ностальгии разговор об их родном городе. Это было единственным радостным событием на том мрачном вечернем чаепитии, которое состоялось в ставке фюрера в тот день, когда вдали от Арно его окруженные под заснеженным Сталинградом войска ожидали своей гибели.

Когда поезд шел через Альпы, донна Элеонора Аттолико, очаровательная и умная жена итальянского посла в Берлине, преподнесла всем приятный сюрприз. Донну Элеонору, с которой, казалось, Бронзино написал свой портрет Элеоноры Толедской, Адольф Гитлер выделял из всех дам дипломатического корпуса, а молодые и наиболее привлекательные холостяки в немецком министерстве иностранных дел считали ярким примером того, какой должна быть жена старшего дипломата. Гитлер всегда лучезарно улыбался этой прекрасной женщине, предлагая ей руку после приема, и она лучше всех знала, как поддерживать в нем хорошее настроение, выслушивая с ангельским терпением его разглагольствования о женщинах, образовании, продолжении рода, искусстве и театре. Я уверен, что она понимала только половину того, что он говорил, но никогда не показывала и виду.