Анри Сансон - Записки палача, или Политические и исторические тайны Франции, книга 1

Добрый Гомар, тронутый вниманием и заботами нашего семейства преодолеть тот невольный ужас, который ему, быть может, внушало звание людей, оказавших ему гостеприимство, от души проявлял он свою признательность и с этого дня начал выказывать особое расположение к нам, как к людям, разделявшим с ним его тяжелые обязанности. Он часто заходил к моему деду и, наконец, каждую пятницу стал разделять с нами скромный ужин, который ему угодно было почтить и освятить своим присутствием. Он выбрал сам этот день как день постный, потому что был уверен, что у нас ни в каком случае не заставят его нарушить правил его монашеского ордена. Действительно, этот человек отличался примерной воздержанностью, и нужно было употреблять страшные усилия, чтобы убедить его съесть что-нибудь, кроме вареных яиц.

Между прочим, уверяли, что отец Гомар очень бурно провел свою молодость и что под этой смиренной наружностью скрывается душа, которую когда-то сильно волновали страсти. Он надел монашескую рясу, уже испытав все огорчения, которые отравляют жизнь и сокрушают сердце.

Несмотря на постоянные встречи с отцом Гомаром, отец и дед мой не знали чему верить относительно прошлой жизни этой личности до вступления ее в монашество. Впрочем, они предполагали, что страшно преувеличены все рассказы о его юности, приписывавшие ему самые романтические приключения.

Во время этих ужинов по пятницам, которые посещались отцом Гомаром, он часто говорил о беспокойстве, которое причиняет ему одна родственница; легкомысленность и ветреность этой особы составляли для него предмет для постоянного огорчения.

— Это чадо, погрязшее во грехе, — говаривал он, покачивая головою. — Мне страшно подумать, что она несет на себе всю тяжесть греха своего рождения.

Эта молодая девушка по имени Мария-Жанна Сансон де Вобернье воспитывалась в монастыре Святой Анны, как казалось благодаря попечениям родственника своего Бильяра де Монсо; но действительным покровителем ее был отец Гомар, который не хотел показывать перед известным кругом слишком ясно свое внимание этой особе, Эта бойкая и взбалмошная девушка плохо поддавалась воспитанию, и в ней проснулись страсти и желания, совершенно не мирившиеся с тем святым убежищем, в которое она была помещена. Чтобы удовлетворить ее желание жить не в четырех стенах, ее отдали в учение к знаменитой модистке Лабиль. Этот шаг был причиной ее гибели. В доме госпожи Лабиль каждый день собирались все придворные и городские франты, так что кокетству было где развернуться, стоило только дать ему волю. Замечательная красота Жанны обещала ей блистательное будущее, если она сумеет поставить себя соответственно. Она же только и мечтала об этом. К сожалению, со времени падения первой женщины редко не представляется случая для гибели нежного и слабого существа. Так было и с Жанной. Искушение появилось и приняло тысячу образов. Скоро она наткнулась на одну из тех презренных женщин, которые охотятся за молодыми девушками так же, как охотятся за жаворонками: они пользуются их неопытностью и заманивают их блестящей внешностью так же, как жаворонка заманивают в клетку блестящей поверхностью зеркала. Эта женщина была известная куртизанка де Ла Гурдан. Она скоро завладела воображением молодой девушки и посеяла в ней первые семена порока. Повесы и обольстители, которые в то время гордились своим званием, окончили дело и погубили Жанну.

Мой прадед имел полную возможность следить за ходом этого нравственного падения по грустному лицу отца Гомара. Правда, отец Гомар не рассказывал откровенно о всех похождениях своей племянницы; но он говорил о ней все с большей и большей горечью и от души проклинал ту чудную красоту, которая была причиной падения Жанны.

Дед мой Шарль-Генрих Сансон был тогда во всем цвету юности. Воображение его воспламенилось от рассказов отца Гомара, и он сгорал от желания познакомиться с этой девушкой, отличавшейся красотой и стоявшей на таком верном пути к гибели. С этим первым порывом сердца невольно связывалось благородное желание и надежда спасти эту заблудшую душу, пробудить в ней чувство долга и вновь подчинить ее влиянию старика-дяди, который, как казалось, питал к ней отеческую любовь.

Из нескольких слов, нечаянно вырвавшихся у аббата, Шарль-Генрих узнал, что молодая девушка живет на улице дю Бак (du Bac) и даже запомнил номер дома. С этого времени он решился почти неотлучно стоять у этого дома и караулить всех, кто только выходит оттуда, до тех пор, пока не увидит девушки, черты которой напоминали бы портрет, данный отцом Гомаром. Ожидания его были не слишком продолжительны. Уже с первых дней он заметил, что каждый день после обеда из дома выходит молодая девушка с изумительно свежим цветом лица, голубыми глазами, коралловыми губками, с белыми, как перламутр, зубами и с роскошными, густыми белокурыми волосами. Это существо казалось Кипридой нашего времени, одаренной такой красотой и грациозностью, которую ни резец, ни воображение художника не могли придать древней богине красоты. Эту девушку провожала подруга, с которой, как казалось, она беседовала очень весело, потому что речи их время от времени прерывались взрывами того свежего и звонкого смеха, который свойственен только молодости. Чета эта отправилась в Тюльеррийский сад, куда пошел и мой дедушка за ними на таком расстоянии, чтобы не выпустить их из виду и в то же время не обратить на себя внимания.

Эта предосторожность, впрочем, не имела того успеха, какого ожидал мой дед. Молодая девушка и ее спутница, вероятно, давно привыкли к подобным маневрам, потому что не успели они сделать двух-трех кругов по аллеям сада, как уже убедились в том, что за ними следят.

Шарль-Генрих Сансон, как я уже сказал, был очень недурен собой, одевался изящно и со вкусом, носил шпагу и шляпу с такой непринужденностью, что казался образцовым джентльменом. Вероятно, своей внешности он обязан был тем, что обе дамы не стали пугаться его. Он решился следовать за ними; провожал их во время прогулки по Тюльеррийскому саду и по улицам до тех пор, пока не убедился, что они отправились домой.

На другой день повторилось то же самое, но дело не подвинулось ни на шаг вперед. Он снова увидел, как эти девушки исчезли за маленькой дверью своего дома на улице дю Бак, а сам остался на пороге, повесив нос. Но вдруг почувствовал, что кто-то легко прикоснулся к его руке. Он оглянулся и увидел спутницу Жанны, которая очень почтительно ему поклонилась.

— Милостивый государь, — сказала она, — госпоже моей, девице Лансон, показалось, что вы следите за ней, как будто вы знакомы с ней и хотите ей что-то сообщить; поэтому она послала меня к вам разрешить ее недоумение и сказать, что вам угодно от нее.