Мохандас Ганди - Моя жизнь

— Готовы ли вы сесть в тюрьму?

Я думал, что Мотилал принадлежит к числу тех пылких юнцов, которые имеют привычку отвечать, не подумав. Однако он ответил мне твердо и обдуманно:

— Да, все мы пойдем в тюрьму, если вы нас поведете. Как катхиварцы, мы в первую очередь имеем право на ваше внимание. Мы, разумеется, не собираемся вас задерживать, но обещайте побывать здесь на обратном пути. Вас очень обрадует деятельность и настроение нашей молодежи. Знайте, что мы откликнемся на первый же ваш призыв.

Мотилал просто пленил меня. Его товарищ, расхваливая его, сказал:

— Наш друг — всего лишь портной. Но он такой мастер своего дела, что, хотя трудится только по часу в день, легко зарабатывает пятнадцать рупий в месяц (больше ему и не надо). Остальное время он отдает общественной работе и руководит нами, несмотря на то, что мы образованнее его.

Впоследствии, ближе познакомившись с Мотилалом, я понял, что в похвалах этих не было преувеличения. Он проводил ежемесячно по несколько дней в только что созданном тогда ашраме, учил детей портняжному мастерству и сам шил кое-что для ашрама. Мне он подробно рассказывал о Вирамгаме и неприятностях, которые причинялись там пассажирам. Он совершенно нетерпимо относился к этому. Он умер в расцвете сил после непродолжительной болезни. Для общественной жизни Вадхвана это была большая потеря.

Приехав в Раджкот, я на следующий же день отправился к чиновнику медицинской службы. Врач меня знал и почувствовал себя весьма неловко. Он рассердился на инспектора, но совершенно напрасно, ибо тот лишь выполнял свой долг. Инспектор не знал меня, да если бы и знал, он не смог бы поступить иначе. Врач не стал посылать меня снова к инспектору, а настоял на том, чтобы инспектор пришел ко мне. Санитарный осмотр пассажиров третьего класса в подобных случаях просто необходим. Даже люди, занимающие высокое положение в обществе, если они едут третьим классом, должны добровольно подчиняться всем правилам, которые обязательны для бедняков. Чиновники должны быть беспристрастными. По моим наблюдениям, чиновники относятся к пассажирам третьего класса не как к равным себе, а как к стаду баранов. Говорят с ними пренебрежительно и не удостаивают их ни ответом, ни объяснениями; пассажиры третьего класса должны беспрекословно подчиняться чиновнику, словно они его слуги. Чиновник может безнаказанно оскорбить и даже ударить пассажира, а билет продаст ему только после того, как причинит массу неприятностей, включая даже опоздание на поезд. Все это я видел собственными глазами. И такое положение не изменится до тех пор, пока богатые и образованные не откажутся от привилегий, недоступных для бедняков, и не станут ездить в третьем классе, чтобы повести борьбу с грубостью и несправедливостью, вместо того, чтобы рассматривать всё это как обычное явление.

Повсюду в Катхиаваре я слышал жалобы на притеснения в вирамгамской таможне и потому решил немедленно воспользоваться предложением лорда Уиллингдона. Я собрал и прочитал все материалы по этому вопросу и, убедившись в полной обоснованности всех жалоб, вступил в переписку с бомбейским правительством. Я побывал у личного секретаря лорда Укллингдона, а также нанес визит его превосходительству. Лорд Уиллингдон выразил свое сочувствие, но переложил всю вину на власти в Дели.

— Будь это в наших руках, мы давно бы сняли этот кордон. Вы должны обратиться по этому вопросу к индийскому правительству, — сказал секретарь.

Я написал письмо индийскому правительству, но не получил никакого ответа, кроме уведомления о получении. Только позднее, когда мне представился случай встретиться с лордом Челмсфордом, удалось добиться положительного решения по этому вопросу. Когда же я изложил лорду Челмсфорду факты, он был весьма удивлен, так как, оказывается, ничего не знал об этом. Терпеливо выслушав меня, он тотчас затребовал по телефону дело о Вирамгаме и пообещал снять кордон, если местные власти не докажут, что необходимо его сохранить. Несколько дней спустя я прочел в газетах, что таможенный кордон в Вирамгаме ликвидирован.

Я считал это событие началом сатьяграхи в Индии, поскольку во время моих переговоров с бомбейским правительством секретарь выразил недовольство по поводу упоминания о сатьяграхе в речи, которую я произнес в Богасре (Катхиавар).

— Не угроза ли это? — спросил он. — Неужели вы думаете, что сильное правительство уступит угрозам?

— Это не угроза, — ответил я, — а воспитание народа. Моя обязанность — указать народу все законные средства борьбы с обидчиками. Нация, которая желает стать самостоятельной, должна знать все пути и способы достижения свободы. Обычно в качестве последнего средства прибегают к насилию. Сатьяграха, напротив, представляет собой абсолютно ненасильственный метод борьбы. Я считаю своей обязанностью разъяснять населению, как и в каких пределах им пользоваться. Не сомневаюсь, что английское правительство — правительство сильное, но не сомневаюсь также и в том, что сатьяграха — в высшей степени действенное средство.

Умный секретарь скептически покачал головой и сказал:

— Посмотрим.

Из Раджкота я направился в Шантиникетон. Учащиеся и преподаватели осыпали меня знаками внимания. Прием был изумительным сочетанием простоты, изящества и любви. Здесь я впервые встретился с Какасахибом Калелкаром.

Тогда я не знал, почему Калелкара называли «Какасахиб».

Оказалось, адвокат Кешаврао Дешпанде, с которым мы были друзьями в период пребывания в Англии, руководивший школой в княжестве Барода под названием «Ганганат Видьялайя», давал учителям родовые имена, стараясь создать в Видьялайе семейную обстановку. Адвоката Калелкара, в то время учителя, стали называть «Кака» (буквально — дядя со стороны отца), Пхадке называли «Мама» (дядя со стороны матери), а Харихар Шарма получил имя «Анна» (брат). Другим тоже дали соответствующие имена. Впоследствии к этой «семье» присоединились Ананд (Свами) в качестве друга Каки и Патвардхан (Anna) — в качестве друга Мамы. Все они с течением времени стали моими товарищами по работе. Самого адвоката Дешпанде обычно называли «Сахиб». Когда Видьялайя пришлось распустить, «семья» также распалась, но ее члены никогда не порывали духовных связей и не забывали своих прозвищ.

Стремясь накопить опыт, Какасахиб работал в различных организациях, и когда я приехал, он оказался в Шантиникетоне. Чинтаман Шастри, принадлежавший к тому же братству, также был там. Оба преподавали санскрит. Колонистам из Феникса было отведено в Шантиникетоне отдельное помещение. Во главе колонии стоял Маганлал Ганди. Он взял на себя наблюдение за строгим выполнением всех правил фениксского ашрама. Я видел, что благодаря своему любовному отношению к людям, знаниям и настойчивости он пользовался большим влиянием во всем Шантиникетоне.