Мохандас Ганди - Моя жизнь

Для усвоения английского обычного права потребовалось десять месяцев упорного труда. Очень много времени ушло на чтение объемистой, но интересной книги Брума «Обычное право». Весьма интересным, но трудным для понимания оказалось «Право справедливости» Снелла. Интересной и полезной была книга «Судебные прецеденты» Уайта и Тьюдора, ряд дел из которой рекомендовались для изучения. С большим вниманием я прочел также книги Уильямса и Эдварда «Недвижимость» и Гудива «Движимое имущество». Книгу Уильямса я читал, как роман. Припоминаю, что лишь еще одна книга вызвала у меня такой же интерес — «Индусское право» Мейна, которую я прочел уже по возвращении в Индию. Но здесь не время говорить о литературе по индийскому праву.

10 июня 1891 года я кончил экзамены и получил разрешение заниматься адвокатской практикой. 11 июня мое имя было занесено в списки адвокатов при Верховном суде. 12 июня я отплыл на родину.

Невзирая, однако, на свои занятия, я был бесконечно беспомощен и полон тревоги. Я не чувствовал себя достаточно подготовленным к юридической практике.

Но о своей беспомощности я расскажу в следующей главе.

Стать адвокатом было легко, но заниматься юридической практикой — трудно. Я прочел законы, но не знал, как их применять. С большим интересом я проштудировал «Принципы законности», но не представлял себе, как правильно применять их в своей деятельности, «Sic utero tuo ut alienum nоn laedas» — (пользуйся своей собственностью так, чтобы не наносить ущерба собственности других) — таков один из этих принципов, но я не знал, как извлечь из него пользу для клиента. Я прочел обо всех судебных делах, основанных на данном принципе, но так и не понял, как применять его в юридической практике. Кроме того, я не изучал индийского права и не имел ни малейшего представления ни об индусском, ни о мусульманском праве. Я не знал даже, как вчинять иск. Я слышал, что сэр Фирузшах Мехта рыкает, как лев, во время заседаний в суде. Каким образом сумел он научиться этому искусству в Англии? О такой проницательности в юридических вопросах, какой обладал он, я не смел и мечтать. У меня были серьезные опасения, смогу ли я, занимаясь адвокатской практикой, заработать себе на жизнь.

Меня терзали подобные сомнения и беспокойство, еще когда я изучал право в Англии. Как-то я рассказал об этом друзьям. Один из них посоветовал мне обратиться к Дадабхаю Наородж. Я уже говорил о том, что, уезжая в Англию, запасся рекомендательным письмом к нему, но счел неудобным беспокоить столь великого человека. Когда объявляли о его лекции, я садился, бывало, где-нибудь в уголке и по окончании уходил, насладившись виденным и слышанным. Чтобы сблизиться со студентами, Дадабхай основал ассоциацию. Я часто приходил на заседания ассоциации, восхищался его заботой о студентах. Они в свою очередь платили ему уважением. Наконец я осмелился вручить ему рекомендательное письмо. Он сказал: «Можете зайти ко мне в любое время». Но я так и не воспользовался этим приглашением, так как не счел возможным беспокоить его без особой на то необходимости. Поэтому я не решился внять совету своего друга и не обратился тогда к Дадабхаю. Не помню, кто мне порекомендовал встретиться с м-ром Фредериком Пинкаттом. Он был консерватором, но его отношение к индийским студентам было чистым и бескорыстным. Многие студенты обращались к нему за советом. Я также попросил его о встрече, и он дал согласие. Никогда не забуду беседы с ним. Он встретил меня как друг и посмеялся над моим пессимизмом.

— Не думаете ли вы, что все должны быть похожи на Фирузшаха Мехту? Такие, как Фирузшах и Бадруддин, встречаются редко. Будьте уверены, можно стать рядовым адвокатом, не обладая особым мастерством. Честности и трудолюбия вполне достаточно для того, чтобы заработать на жизнь. Не все дела сложные. Расскажите мне о том, что вы вообще читали.

Когда я назвал то немногое, что прочел, он был, как я мог заметить, зесьма разочарован. Но это длилось недолго. Вскоре его лицо озарилось приятной улыбкой, и он сказал:

— Я понимаю ваше беспокойство. Вы читали явно недостаточно. У вас нет глубоких знаний о мире, которые являются sine qua non [4] Непременное условие (латин.). для вакила. Вы не знаете даже истории Индии. Вакил должен знать природу человека. Он должен уметь читать мысли человека по его лицу. И каждый индиец обязан знать историю Индии. Она не имеет прямого отношения к юридической практике, но знание ее необходимо. Насколько я понял, вы даже не читали историю восстания 1857 года Кея и Маллесона. Прочтите сначала ее, а потом еще две книги для того, чтобы понять природу человека.

Это были книги по физиогномике Лаватора и Шеммельпенника.

Я был чрезвычайно благодарен моему высокочтимому другу. В его присутствии все мои страхи исчезли, но как только я ушел, тревога вернулась. Как узнать человека по его лицу? Этот вопрос не давал мне покоя на обратном пути домой. На другой день я приобрел книгу Лаватора. Книги Шеммельпенника в магазине не было. Я прочел книгу Лаватора и нашел, что она гораздо труднее, чем «Право справедливости» Снелла и мало интересна. Я изучал лицо Шекспира, но не мог понять, откуда взялась у Шекспира привычка бродить по улицам Лондона.

Книга Лаватора не дала мне новых знаний. Совет м-ра Пинкатта практически мне ничего не дал, но его доброта оказала мне хорошую услугу. Его улыбающееся открытое лицо сохранилось в моей памяти. Я положился на его мнение о том, что проницательность, память и способности как у Фирузшаха Мехты совсем не обязательны для того, чтобы стать преуспевающим юристом: вполне достаточно честности и трудолюбия. А поскольку этого у меня было достаточно, я стал чувствовать себя увереннее.

Я не смог прочесть фолиантов Кея и Маллесона в Англии, но сделал это в Южной Африке, так как решил прочесть их при первой возможности.

Итак, с каплей надежды, смешанной с отчаянием, я сошел с парохода «Ассам» в Бомбее. Море в гавани было бурным, и пришлось добираться до причала на катере.

В последней главе я говорил, что море в бомбейской гавани было бурным, это обычная картина для Аравийского моря в июне — июле. Оно было неспокойным все время, пока мы плыли из Адена. Почти все пассажиры страдали морской болезнью; один я чувствовал себя превосходно и, стоя на палубе, глядел на бушующие валы и наслаждался плеском волн. За завтраком, кроме меня, было еще два человека; они ели овсяную кашу из тарелок, которые держали на коленях, стараясь не вывалить содержимое.

Шторм на море был как бы символом моей внутренней бури. Но я спокойно переносил шторм, и, думаю, мои волнения также не отражались на моем лице.