Китти Келли - Жаклин

Когда ее заверили в том, что ее муж победил, она пошла мимо прибрежных домиков. Собравшиеся там фотографы приветствовали ее, она делала вид, что не замечает их, и отворачивалась, чтобы они не видели ее слез. Никто не понимал, каково быть первой леди страны.

Джекки пребывала в смятении и очень страдала, когда вернулась в Вашингтон. Атмосфера оживления, царившая в ее джорджтаунском доме, была ей, явно, в тягость. Она была на восьмом месяце беременности, а тут от нее требовалось стать первой леди со всеми вытекающими последствиями. Все это ужасало ее и угнетало до такой степени, что она плакала. Она гордилась победой мужа, но ей самой это не принесло радости. Она и так уже намучилась во время кампании, когда пресса критиковала ее за прически и за одежду, а ведь теперь вся ее жизнь будет на виду, каждый поступок будет комментироваться, каждое высказывание интерпретироваться журналистами. У нее больше не будет личной жизни, к которой она так стремилась.

«У меня такое ощущение, что я стала общественной собственностью, — говорила она. — Меня по-настоящему пугает то, что в тридцать один год я теряю себя как личность».

Привыкнув вести спокойную семейную жизнь, она вдруг оказалась в центре шумной компании, окруженной референтами, служащими сената, агентами тайной полиции, толпами репортеров, телевизионщиков и секретарей, У них постоянно трещал телефон, но никто не звонил ей лично. Центром внимания стал Кеннеди. Бодрый и веселый накануне инаугурации, он выходил на крыльцо дома и выступал перед репортерами, ожидавшими его появления, на холоде.

Джекки негодовала по поводу того, что вокруг их дома из красного кирпича постоянно бродят толпы туристов, надеющихся увидеть хоть на миг ее или Джека. Муж постоянно был занят, и это тоже раздражало ее.

Им приносили целые мешки писем и множество подарков для будущего новорожденного. Наконец она велела своему секретарю вынести вон все подарки, которые уже стали заполнять ее комнату для занятий живописью.

«Боже, положи их в свою машину в конце рабочего дня и увези куда-нибудь», — сказала она.

Обращаясь к мужу, который получал большое удовольствие от всего этого ажиотажа, она сказала: «Я не могу больше переносить этот хаос, Джек. Он сводит меня с ума».

«Ради Бога, Джекки. Сейчас тебе стоит беспокоиться лишь о платье, которое ты наденешь на бал в честь моей инаугурации. Пусть Летиция думает об остальном».

Летиция Болдбридж, всю жизнь считавшаяся республиканкой и учившаяся в заведении мисс Портер за два года до Джекки, была назначена секретаршей Белого дома. После ее назначения репортеры спросили, каковы будут ее обязанности. «Я, скорее всего, буду оставаться в тени, и записывать высказывания новорожденного», — ответила она.

Эта шутка раздосадовала Джекки, которая решила охранять частную жизнь своего ребенка в «этом ужасном месте», как она называла Белый дом. Летиция, или как ее называли — Тиш, была напыщенной блондинкой и раньше работала секретаршей у посла и миссис Дэвид Брюс в Париже, а также пресс-секретарем у Тиффани в Нью-Йорке. Джек, на которого произвели впечатления ее энергия и опыт, предложил жене связаться с ней летом и нанять на работу в Белый дом.

Одетая в костюм от Диора и леопардовую шляпу, новая секретарша встретилась с репортерами в клубе «Салгрейб». Она начала с того, что охарактеризовала Жаклин Кеннеди как женщину, у которой есть все включая президента США.

Она сказала, что мисс Кеннеди превратит Белый дом в галерею, где будут выставлены произведения лучших американских художников. «Она сделает резиденцию президента интересным местом. В ее планы входит поиск картин известных мастеров».

«Но где она повесит их? — спросил один репортер. — Там ведь все стены заняты, особенно на первом этаже».

«Этой проблемой займется первая леди и служащие, — сказала Летиция. — Они не станут выбрасывать портреты предыдущих президентов и первых леди, но место для картин найдут».

Отвечая на вопрос о женщинах — членах клуба, которые захотят встретиться с первой леди, она сказала: «Миссис Кеннеди уже думала о том, что ей делать С теми толпами, которые ждут, что их будут развлекать в Белом доме, — я имею в виду большие группы всех этих очень интересных дам».

Не делая паузы, она начала говорить о том, что собирается содрать штукатурку со стен столовой Белого дома и посмотреть, что находится под ней: «Я сделаю это в первый же день при помощи моего перочинного ножа».

Когда ее спросили, пригласила ли Мэми Эйзенхауэр миссис Кеннеди осмотреть жилые апартаменты Белого дома, Летиция сказала: «Приглашение еще не поступило, но мы, разумеется, надеемся на это».

На следующий день, прочитав это интервью, Кеннеди выскочил из своего кабинета в Джорджтауне, размахивая газетой.

«Господи Иисусе, Джекки! — кричал он. — Что здесь происходит, черт возьми? Неужели ты не можешь управлять своим собственным чертовым секретарем? Ты читала, что говорит о нас эта женщина?»

Увидев перед собой «Вашингтон дейли ньюс», которую он уж бросил ей под нос, Жаклин прочитала заголовок, набранный крупным шрифтом:

«ДЖЕККИ НЕ БЕСПОКОИТ ТОТ ФАКТ, ЧТО ОНА НЕ ПОЛУЧИЛА ПРИГЛАШЕНИЯ».

Кеннеди выскочил из комнаты и приказал одному из своих секретарей заставить замолчать «эту женщину», чтобы она больше никогда не болтала лишнего. Затем он вернулся к Джекки и сказал, что Летиция Болдбридж больше не будет давать интервью.

Позднее маленькая Каролина вошла в комнату и спросила няню: «Почему эта чертова женщина свела папу с ума?»

Рядом с домом на N-стрит царило радостное возбуждение, народ все прибывал. Люди по всей стране с энтузиазмом приветствовали своего нового молодого президента. Даже представители прессы проявляли знак преклонения перед Кеннеди.

«Репортеры стояли возле здания на N-стрит и днями, часами ждали каких-либо новостей. Все они поддались общему возбужденному настрою масс, — вспоминает Хелен Томас, представитель Юнайтед Пресс Интернешнл. — Мы окоченели от холода, но знали, что освещаем уникальный период в истории нашей страны, находясь в привилегированном положении».

Однако внутри дома напряжение в отношениях между недавно избранным президентом и его женой все нарастало. Несколько дней назад Кеннеди привел в дом бывшего президента Трумэна, и его разозлило то обстоятельство, что в это время жена все еще находилась наверху, была одета в халат и не могла спуститься вниз. Позднее он жаловался одному своему другу: «Императорша соблаговолила выйти на лестницу и сказать «здравствуйте». Боже, можно подумать, что это ей выпала честь управлять страной, а я выступаю лишь в роли принца».