Альберт Манфред - Наполеон Бонапарт

10 декабря 1800 года в письме к адмиралу Гантому Бонапарт, сообщая о победе под Гогенлинденом и о начинающемся наступлении армии Брюна в Италии, высказывал уверенность, что в ближайшие дни будет подписан мир с Австрией. «А через три месяца после установления мира на континенте будет заключен мир с Англией» [669] Corr., t. 6, N 5211, p. 524. .

Мир с Англией оставался для консульской республики самой важной и самой трудной задачей. Бонапарт отдавал себе отчет в том, что даже после сокрушения своих противников на континенте мир для Франции нельзя считать ни упроченным, ни даже достигнутым до тех пор, пока Англия продолжает войну.

Но что давало первому консулу основание считать в декабре 1800 года задачу, остававшуюся восемь лет незразрешимой, близкой к успешному завершению? Сотрудничество с Россией. Сам Бонапарт на это указал с. полной определенностью.

В письме к Жозефу от 21 января 1801 года, то есть за две недели до подписания Люневильского мира, Наполеон писал: «Вчера прибыл из России курьер, проделавший путь за пятнадцать дней; он мне привез исключительно дружественное письмо императора (Павла), написанное им собственноручно: Россия имеет крайне враждебные намерения против Англии. Вам легко понять, что не в наших интересах спешить, так как мир с (австрийским) императором — ничто в сравнении с действиями, которые сокрушат Англию и сохранят нам Египет» [670] Corr., t. 6, N 5315, p. 585. .

То не было бахвальство или поверхностное, необоснованное суждение. Разлад между недавними союзниками день ото дня становился все глубже. 5 сентября англичане овладели Мальтой и в нарушение ранее принятых обязательств подняли над островом британский флаг. Захват англичанами Мальты вызвал крайнее раздражение Павла I [671] A. M. Станиславская. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья 1798–1802, стр. 144–155. . Но дело было не только в Мальте. Как справедливо писал Д. А. Милютин в своем превосходном по документальной оснащенности исследовании, после второй коалиции «Европа с ужасом увидела новую опасность — от неограниченного усиления британского владычества на морях» [672] Д. А. Милютин. История войны между Россией и Францией, т. 5, стр. 255. .

Лишенная всякой правовой основы, бомбардировка британским военным флотом мирного Копенгагена была наиболее возмутившим европейское общественное мнение, но отнюдь не единственным актом британской агрессии на морях. Поворот в оценке политики Англии не был результатом взбалмошности или каприза Павла, как это иногда изображают.

Возмущение охватывало широкие круги. И. Ф. Крузенштерн, знаменитый русский путешественник, в письме 5 декабря 1800 года из Ревеля адмиралу Рибасу предлагал для обуздания Англии составить легкую эскадру из нескольких кораблей и направить ее в мае к Азорским островам, с тем чтобы здесь перехватывать крупные английские корабли, а мелкие «надо просто потоплять» [673] «Русский архив», 1878, кн. 4, стр. 491; все письмо — стр. 490–493. . Письмо Крузенштерна знаменательно как выражение резкого общественного негодования против Англии. И эти настроения были сильны не только в России. Быстро, без особых усилий русской дипломатии удалось в декабре 1800 года заключить договоры со Швецией и с Данией о совместной борьбе против Англии. Так была создана Лига северных держав. 18 декабря к ней примкнула и Пруссия. Против Англии создавалась коалиция держав.

Возникала новая политическая ситуация в Европе. Теперь Россию и Францию сближали не только отсутствие реальных противоречий и общность интересов в их широком понимании, но и конкретные практические задачи по отношению к общему противнику — Англии. Инициатива в поисках совместных антианглийских акций принадлежала русскому правительству. Во втором письме к первому консулу от 2 (14) января 1801 года Павел I писал: «Несомненно, что две великие державы, установив между собой согласие, окажут положительное влияние на остальную Европу Я готов это сделать» [674] Цит. по: Н. К. Шильдер. Император Павел Первый, стр. 416 (на французском языке). . Хотя это заявление было еще несколько общим по форме, его политическое значение несомненно. То было предложение установить согласие между двумя державами. Не случайно Бонапарт придавал письму такую важность.

Через двенадцать дней, 15 января, Павел I направил Бонапарту еще одно письмо: «Не мне указывать Вам, что Вам следует делать, но я не могу не предложить Вам: нельзя ли предпринять или по крайней мере произвести что-нибудь на берегах Англии». То было прямое приглашение осуществить союз на практике совместными военными действиями против Англии. И это были не слова. За три дня до только что приведенного письма Бонапарту, 12 января, Павел I отправил атаману Войска Донского генералу Орлову 1-му несколько рескриптов. В них предписывалось немедленно поднять казачьи полки и двинуть их к Оренбургу, а оттуда прямым путем в Индию, дабы «поразить неприятеля в его сердце» [675] Там же, стр. 417. . «Поручаю всю сию экспедицию Вам и войску Вашему, Василий Петрович», — писал Орлову царь. Приказ требовал немедленных действий. С Дона поднялись и пошли на Восток казачьи полки. Отряд Орлова насчитывал двадцать две тысячи пятьсот семь человек при двенадцати пушках и двенадцати единорогах [676] Там же, стр. 419. .

Заветные мечты Бонапарта, грандиозные замыслы 1798–1799 годов, похороненные в горячих песках сирийской пустыни под стенами Сен-Жан д'Акра, неожиданно ожили и были близки теперь к осуществлению. Счастливая судьба превращала несбыточные мечты в реальность, в почти будничные практические заботы. Бонапарт был счастлив и горд. Все, что он обещал, все, что он предсказывал, — все, все сбывалось, даже раньше, чем можно было ожидать. Письма, записки, распоряжения первого консула начала 1801 года дышат радостной уверенностью в близкой и полной победе [677] Corr., t. 6, N 5263, 5264, 5279, 5283. . «Только Россия может быть союзницей «Франции…»

Жизнь снова подтверждала справедливость этого утверждения. Ограниченный и заносчивый Колычев, не понимавший законов большой политики, продолжал препираться из-за каждой буквы, каждой запятой с Талейраном. Конференции уполномоченных обеих держав были долгими, но бесплодными [678] Протоколы конференций см. сб. РИО, т. 70, стр. 59–93. . Бонапарта это мало беспокоило. Он предложил Талейрану усвоить по отношению к Колычеву более жесткий тон [679] Corr., t. 6, N 5327, р. 590. . Какое значение могут иметь педантичные требования или возражения этого тупого чиновника, когда первый консул решает все самые сложные вопросы в прямом дружественном обмене мнений с русским императором? Слова, сказанные Бонапартом Спренгпортену: «Вместе с вашим повелителем мы изменим лицо мира», теперь, казалось, были близки к осуществлению.