Альберт Манфред - Наполеон Бонапарт

За обедом королева сидела между двумя императорами, соревновавшимися в любезностях. Она искусно направляла беседу, и Наполеон не мог не воздать должное ее уму и красоте. Впоследствии он признавался, что если бы королева приехала раньше, то, вероятно, ему пришлось бы пойти на уступки.

Вечером, после обеда, он преподнес королеве розу. Она сказала, что согласна ее принять лишь в обмен на Магдебург. «Но ведь розу предлагаю я, а не вы», — отчитал Бонапарт. Луиза не осталась в долгу. Когда в следующий раз, за столом, Бонапарт подшутил над ее тюрбаном: «Прусская королева носит тюрбан. Кому она хочет сделать приятное? Во всяком случае не русскому императору, воюющему с турками», королева тут же парировала шутку. «Вероятно, — холодно сказала она, — я хочу сделать приятное вашему мамелюку Рустану». Наполеон был в восторге от нее [901] Corr., t. 15, N 12875, p. 395–396, 8 juillet 1807. . «Прусская королева действительно очаровательна; она кокетничает со мной, — писал он Жозефине, — но не ревнуй; все это скользит по мне, как по клеенке. Мне стоило бы слишком дорого ухаживать за ней» [902] Ibidem. .

Последний род оружия, введенный Гогенцоллернами в бой, — чары королевы Луизы — не дал ощутимых результатов. Наполеон был в большей мере склонен считаться с желанием своего союзника. Благодаря настояниям Александра Пруссия сохранилась на европейской карте. Но подписанный 9 июля договор с Пруссией, составленный торопливо, небрежно, как бы на ходу, был для побежденной стороны ужасен. Пруссия была отдана на милость победителя. Он мог с ней делать что хотел. Французские войска оставались на территории Пруссии до тех пор, пока не будет выплачена полностью контрибуция. Но как могла Пруссия избавиться от ига оккупации, если в тексте договора не была даже определена сумма контрибуции? С завязанными глазами Пруссия должна была следовать за колесницей победителя до тех пор, пока он не смилостивится — не определит окончательно размера дани.

Тильзитский мир как нарицательное имя — мир похабный, тяжелый, унизительный — это мир, продиктованный в Тильзите Наполеоном Пруссии. Именно в этом смысле говорил о нем В. И. Ленин в 1918 году, в дни брестских переговоров с империалистической Германией. Воспользовавшись тем, что молодая Советская Республика не могла продолжать в тот момент войну, германский империализм диктовал Советскому государству кабальные условия Брестского мира. То были условия Тильзита [903] См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 20–23. . И Ленин в спорах с «левыми коммунистами» и левыми эсерами настаивал на том, чтобы эти кабальные условия принять. Великий стратег революции был убежден, что Брестский мир будет еще более кратковременным, чем его прототип — Тильзит. Жизнь это полностью подтвердила.

27 июля 1807 года Наполеон возвратился в Париж, во дворец Сен-Клу. Позади осталось длительное триумфальное путешествие по городам побежденной Германии, принимавшей его с восторженным раболепием. Париж, расцвеченный флагами, гирляндами цветов, ночной иллюминацией, встречал его торжественнее, чем когда-либо. 15 августа — день рождения императора был отпразднован с пышностью и размахом, каких еще не знали. Август 1807 года был удивительно жарким. Все население столицы вышло на улицы. Париж рукоплескал императору, возвратившемуся с почетным миром. Престиж Франции был поднят на небывалую высоту. Могущество императора достигло апогея.

Никогда еще слава Наполеона не была столь безмерной. Он привез не только победы, почетный мир, но и союз и дружбу с величайшей державой Европы. Еще у всех в памяти были свежи ошеломляющие победы Суворова 1799 года; недавнее сражение под Эйлау о них снова напомнило. Военный престиж России в начале XIX века был очень высок. Теперь могущественная империя Севера — союзница Франции. Тильзит означал не только мир, как Амьен; он был новой, высшей ступенью в возраставшем могуществе Франции. Союз России и Франции — двух самых сильных военных держав континента — то был воистину неодолимый союз.

В Нотр-Дам де Пари состоялось торжественное богослужение по поводу заключенного мира. Под высокими сводами собора величественно звучало «Те Deum». Паскье, присутствовавший на церемонии, рассказал в своих мемуарах об огромном впечатлении, оставшемся у всех ее участников. Он запечатлел картину торжества, облик императора:

«…Я думаю, что никогда, на протяжении всей своей карьеры, Наполеон не испытывал столь полно, с такой очевидностью милостей судьбы… Я вижу еще и сейчас черты его фигуры, неизменно спокойной и серьезной, напоминающей старые камеи с изображением римских императоров. Он был невелик ростом, и вместе с тем весь его облик в этой торжественной церемонии полностью соответствует той роли, которую он призван был играть. Привычка к командованию и сознание своей силы его возвышали» [904] Memoires du chancelier Pasquier (далее — Pasquier. Memoires), t. 1, Paris, 1893, p. 308. .

Вся Франция, как утверждал Савари, в эти первые недели после Тильзита и торжественного возвращения императора находилась как бы в состоянии опьянения. Законодательные собрания, депутации от департаментов, от городов подносили императору поздравления, выражение своих восторженных чувств. В этом потоке приветствий и поздравлений не все было наигранным или казенным. В июле — августе 1807 года радовались не столько могуществу империи, сколько достигнутому наконец долгожданному миру. В те дни царила прочная уверенность, что мир — всеобщий мир («lа paix universelle») — утвержден Тильзитом надолго, быть может, навсегда. Тильзит, союз с могущественной северной империей — Россией устраняли вероятность и даже возможность войны на Европейском континенте. Кто решится начать войну против двух величайших и самых сильных держав мира? В те дни распевали песенку, кем-то сочиненную и пришедшуюся ко времени, «Свидание двух императоров», где слова ils sont d'accord et d'une union si belle («они в согласии и союзе столь прекрасном») рифмовались, конечно, с la paix universelle («всеобщим миром»). Наблюдательная, умная Гортензия записала: «Тильзит установил спокойствие и счастье. Казалось, все желания были исполнены».

Император Наполеон, уже начавший полнеть, отяжелевший, как бы отягощенный чрезмерной славой, выпавшей на его долю, но счастливый осуществлением всех замыслов, всех желаний, был внимателен ко всем, милостиво добр, ласков. Он достиг всего, чего хотел. Что оставалось еще желать?

Здесь невольно приходят на память «Шагреневая кожа» Бальзака, оттиснутые на жестком большом куске кожи таинственные слова по-санскритски: «Желай, и желания твои будут исполнены. Но соразмеряй свои желания со своей жизнью. Она здесь. При каждом желании я буду убывать, как твои дни».