Альберт Манфред - Наполеон Бонапарт

Но это горделивое, волнующее чувство, когда с Поклонной горы он увидел огромную, простиравшуюся на необозримом пространстве, белокаменную, увенчанную золотыми куполами церквей древнюю столицу России, не было длительным Тянулись долгие минуты, шло время, шел час, другой; громадный город казался безжизненным, вымершим. Никто не спешил, не торопился поднести победителю ключи от поверженной столицы

Офицеры свиты видели, как сдвигались брови, как хмурилось лицо императора Тщетно ждал он «бояр», они не шли; никто не шел Достигнута ли цель?

По приказу императора армия вступала в безмолвный, пустынный город, покинутый обитателями Безлюдные улицы, зияющие провалы выбитых окон в оставленных домах, собаки, ищущие бросивших их хозяев, белые клавиши раскрытого клавесина в распахнутом настежь нежилом доме. Еще вчера здесь теплилась жизнь. Офицеры, вступая в просторные покои богатых барских особняков, вздрагивали, услышав в застывшей тишине мерное тиканье маятника стенных часов. Может, здесь кто-нибудь притаился? Но нет, анфилады комнат были пустынны — нигде ни души. Город был мертв. Нет, не это ожидал Наполеон увидеть в Москве.

Коленкур еще в Витебске отмечал крайнюю сумрачность императора [1145] Caulaincourt. Memoires, t. I, p. 379. . В Москве она еще более возросла.

С вечера 14 (2) сентября начались пожары; они продолжались всю ночь, расширяясь и охватывая все новые и новые кварталы города. Ветер разносил пламя; горела деревянная Москва, и пожар нельзя было остановить; он продолжался неделю, и Наполеону пришлось из окруженного огнями пожаров Кремля перебраться в Петровский замок. С первых дней возникли споры о происхождении московского пожара. В письме к Александру 20 сентября Наполеон писал: «Прекрасный, великолепный город Москва более не существует. Ростопчин его сжег. Четыреста поджигателей были застигнуты на месте преступления; они все заявили, что поджигали дома по приказу губернатора и начальника полиции» [1146] Corr., t. 24, N 19213, p. 221. .

С тех пор вплоть до наших дней продолжают выяснять обстоятельства возникновения московского пожара [1147] См., например: В. M. Холодковский. Наполеон ли поджег Москву? — «Вопросы истории», 1966, № 4; Daria Olivier L'incendie de Moscou. Paris, 1964. . Но зловещие отблески сентябрьского зарева 1812 года больше поразили чувства и воображение современников, чем оказали действительное влияние на развитие событий. Неделю спустя после неожиданного начала пожары в Москве прекратились. И что же? Изменилось ли что в положении французов в Москве? Улучшилось ли оно? Наполеон возвратился из Петровского дворца в Кремль, но стало ли менее сумрачным его лицо, внушавшее страх и тревогу всем, кто видел в те дни императора?

Позже, на острове Святой Елены, Наполеон сказал: «Я должен был бы умереть сразу же после вступления в Москву…» [1148] General Gourgaud. Journal de Sainte-Helene, t. I. Paris, 1944, p. 50. . За этими словами было скрыто многое. Предчувствие неотвратимо надвигавшейся гибели охватило его, видимо, в первые дни ожидания в пустой, безлюдной Москве. Он ждал, ждал с первых дней войны обращений Александра, предложений о мире, о перемирии, что угодно, любых поисков соглашения, исходящих от русской стороны. Он ждал их в Вильно после отъезда Балашова, ждал в Витебске, ждал в Смоленске, ждал после Бородина; все было напрасно. Вступив в Москву и увидев этот темный, безмолвный огромный город, он должен был сразу понять тщетность всех своих ожиданий и надежд.

В этой войне все шло вопреки его замыслам и расчетам. Он не сумел навязать противнику свою волю; не он управлял этой войной, не он направлял ее течение. 18 сентября из безлюдной и уже догорающей Москвы Наполеон послал Маре, герцогу Бассано, министру иностранных дел, письмо, предназначенное оповестить мир об одержанных им победах: «Мы преследуем противника, который отступает к пределам Волги. Мы нашли огромные богатства в Москве — городе исключительной красоты. В течение двухсот лет Россия не оправится от понесенных ею потерь. Без преувеличений их можно исчислить в миллиард» [1149] Corr., t. 24, N 19208, p. 219. . В этом послании все было преувеличением, все было вымыслом от начала до конца. Наполеон не мог уже обманывать самого себя; ему оставалось обманывать других.

Но Наполеон выдал свое истинное положение, выдал охватившие его тревогу, смятение; не будучи в силах выносить тягостное ожидание, он стал посылать предложения о мирных переговорах Александру, Кутузову [1150] Corr., t. 24, N 19213, p. 221–222; N 19277, p. 267; A. Chuquet. 1812, t. I. Paris, 1911, p. 84–85. ; он их возобновлял с каждой вновь подвернувшейся оказией.

Война вступала в новую полосу. Кутузов, осуществив свой знаменитый фланговый марш — маневр с Рязанской дороги на Калужскую, стал лагерем под Тарутином. Здесь армия остановилась; ряды ее пополнялись подходящими подкреплениями. В письме к калужскому городскому голове 22 сентября 1812 года Кутузов писал: «Государь мой Иван Викулович!.. прошу Вас успокоить жителей города Калуги и уверить, что состояние армии нашей как было, так и есть в благонадежном положении. Силы наши не только сохранены, но и увеличены, и надежда на верное поражение врага нашего нас никогда не оставляла» [1151] «Сын Отечества», 1812, IX, стр. 122. . Это значило, что отступление окончено и армия готовится к контрнаступлению.

Наполеон тщетно ожидал в Москве ответа на свои многочисленные мирные предложения. С ним не хотели вести переговоров. Он отчетливо понимал, как близок переход от роли победителя к положению побежденного. Война зашла в тупик. Его армия дошла до Москвы, но что это дало? Куда идти дальше? На Петербург? На Казань? В Сибирь? На верную гибель? Он не мог не ощущать возрастающую опасность своего положения.

Французская армия пробыла в Москве тридцать четыре дня. Она не отдохнула, не оправилась после долгих переходов, как Наполеон надеялся. Напротив, армия разложилась; день ото дня она становилась все менее боеспособной. Наблюдатель с обостренно-зорким взглядом, достоверный и точный в своих описаниях, военный интендант Анри Бейль, подписывавшийся иногда из озорства и осторожности ради «капитан Фавье», писал 4 октября из Москвы: «Я пошел с Луи посмотреть на пожар. Мы увидели, как некий Совуа, конный артиллерист, пьяный, бьет саблей плашмя гвардейского офицера и ругает его ни за что, ни про что…» И дальше: «Один из его товарищей по грабежу углубился в пылающую улицу, где он, вероятно, изжарился». Из того же письма: «Маленький г. Ж., служащий у главного интенданта, который пришел, чтобы маленько пограбить вместе с нами, начал предлагать нам в подарок все, что мы брали и без него… Мой слуга был совершенно пьян; он свалил в коляску скатерти, вино, скрипку, которую взял для себя, и еще всякую всячину. Мы выпили немного вина с двумя-тремя сослуживцами» [1152] Стендаль. Собр. соч., т. 15, стр. 114. . Эти темы — грабеж и пьянство — проходят через все письмо Стендаля из Москвы.